Впрочем, и с дрянного саке стало немного теплее.
Еропка вернулся, когда подали суп — некую зеленую субстанцию в пиале с плавающими либо затонувшими в ней кусками редьки и капустными стружками.
— А как ее есть, барин? — скорбно вопросил он. — Эй ты, вертлявая, ложку тащи!
— Уймись, — велел граф. — Возьми палочки и вылавливай ими овощи. Потом выпей жижу через край.
Когда капустный лист, выскользнув из неверного захвата «лучинами», шмякнулся Еропке на штаны, за столом раздались смешки. Публика уже окончательно приняла двух гайдзинов за шутов и веселилась. Лопухина это более чем устраивало.
— Что здание? — спросил он.
— Большое, длинное, — доложил слуга, гоняя палочками шустрый кусок редьки. — Как отсюда выйдете, направо по коридору спальни. Дюжины две, почти все крохотные. Стенки везде несерьезные — бумага на деревянной раме. Да и сам дом построен черт знает из чего, бамбук всякий и чуть ли не палочки для еды, столбы и стропила только настоящие… Это оттого, барин, что здесь земля трясется. Каменным домом японца завалит насмерть, а из-под бамбуковых развалин он выползет да еще своего бога поблагодарит, нехристь желтый… А нужник здесь при входе, словно как не у людей…
— Не растекайся мыслью по увядающему клену. Ты по всему коридору прошел? В других частях дома могут быть спальни?
— Нет, барин. Откуда же? Только там, больше негде им быть. Слепой я разве?
Изловленный в конце концов кусок вареной редьки выпал из палочек за вершок от раскрытого Еропкиного рта. Посетители харчевни захихикали громче. Один оборванец громко заговорил, смеясь и указывая на гайдзинов. Толстая хозяйка немедленно прикрикнула на него, в харчевне стало тише.
— Хэя. Нэтэ имас… — сказал Лопухин, выпив вторую чашку саке, и встал, не чувствуя ног с непривычки к сидению на японский манер. — Комната… Рум, ферштейн, нет? Нет, две комнаты, — показал он два пальца. — Две бэдрумз рядом.
— Вы бы, барин, поосторожнее с этими нехристями, — вполголоса молвил Еропка. — Рукосуй здесь не поможет, не поймут-с!
Лопухин только усмехнулся. Система рукопашного боя под названием «рукосуй» была одним из мифов Третьего отделения. Никто ничего не знал о ней наверняка. Поговаривали, будто в ней собраны все наиболее смертоносные тайные приемы десятка национальных школ единоборств, включая карпатскую, среднеазиатскую и отчасти китайскую; свел же их в систему раскаявшийся и прощенный абрек Тотем Шошонов, заодно присовокупивший к ней несколько совсем уже изуверских приемов, позаимствованных им во время скитаний среди диких курдов.
Воображение дорисовывало живописные и жутковатые подробности. О рукосуе уважительно шептались, чему Третье отделение нимало не мешало — напротив, поощряло шепотки. А на самом деле никакого рукосуя не было, как никогда не было и мифического абрека Тотема Шошонова. Было в общем-то немногое: десятка полтора несложных приемов обороны от противника, вооруженного ножом, саблей и револьвером, и еще меньше китайских фокусов, основанных на знании особых точек человеческого тела. По чести говоря, при подготовке кадров для Третьего отделения куда более серьезное внимание уделялось стрельбе, фехтованию и верховой езде. Остальное — факультативно, если угодно. За свой счет.