— Тьфу! Престол? К чертям престол! — В сильном возбуждении цесаревич едва не подпрыгивал на ходу. — Понадобится — откажусь от своих прав! То есть что там «понадобится» — точно откажусь! Очень мне надо всякую минуту ждать покушения! Откажусь в пользу Митьки, пусть на него покушаются! А я с моей Фудзико сто лет проживу. Может, пить брошу. Знаю, о чем ты думаешь! По-твоему, я не смогу бросить? На пари, а? Нынче же пошлю папА каблограмму. Не знаешь, телеграф исправили?
— Нынче утром исправили. Однако, Мишель, ты подумай…
— Нечего тут думать! Не желаю! — Цесаревича несло. — Я решил, ясно? Кончено. Только что попросил ее руки. Не поверишь, прямо гора с плеч. А давай-ка мы с тобой, Николас, спрыснем это дело… — Михаил Константинович извлек из внутреннего кармана плоскую фляжку, свинтил колпачок, глотнул. — На, держи. Выпей за мое счастье. А я, пардон, отойду на минутку… нет, ты за мной не ходи, я мигом, тирьям-пам-пам…
— Постой, Мишель, неудобно, — воскликнул Лопухин, сообразив, что к чему, но цесаревич лишь махнул на него рукой.
Черт побери! Воспитанному человеку следовало бы отвернуться, когда другой человек справляет малую нужду у стенки беседки, но Лопухин отворачиваться не стал. «Кошмар, — метались в его голове панические мысли. — Позор! Скандал! И это наследник престола российского! Почти на глазах у всех!..» Потом он вспомнил, что японцы относятся к этому терпимо, и слегка успокоился. Авось сойдет. А еще через мгновение взглянул на беседку и обомлел.
Это строение с загнутой по японскому обыкновению двускатной крышей, вовсе не было беседкой. Оно было тем, что в русском языке обозначается словом «часовня», а как по-японски — Лопухин не знал и сейчас меньше всего хотел выяснить. И в ней, конечно же, есть изображение Будды, только отсюда его не видно… Боже, что делать? Кинуться, оттащить дурака в сторонку, пока не поздно?..
Яростный вопль ударил в уши, и Лопухин понял, что опоздал. К начавшему недоуменно оборачиваться цесаревичу с невероятной скоростью несся коротконогий японский полицейский с саблей на замахе. Рванувшись наперерез, Лопухин сразу же понял: он не успеет помешать убийству… не успеет!
И стрелять поздно. Просто-напросто нет времени извлечь из кармана проклятый револьвер. А трость?.. Трость сгоряча отброшена, и эта ошибка сейчас окажется фатальной.
Лопухин бежал со всей скоростью, на какую был способен. Мир вокруг него остановился. Вот некоторые гуляющие обернулись на дикий крик и замерли в оцепенении, вот японский гвардейский офицер указывает стеком на грозящую цесаревичу опасность, но гвардейцы еще не осознали, что надо делать, вот два русских морских пехотинца проявили медленный интерес…