Прошло много недель, прежде чем Кит пришлось сыграть роль Джульетты. К этому времени приехали Десмонды, еще более толстые и веселые, чем раньше. Их приняли с распростертыми объятиями. Но я заметил, что, несмотря на свою популярность, Десмонд был лишь второстепенным исполнителем по сравнению с Бербеджем и другими ведущими актерами.
Все говорили, что Кит в роли Джульетты произведет в городе сенсацию. Ее появление на сцене и раньше встречали несмолкаемыми аплодисментами – уже пошла молва о новом замечательном мальчике, актере с Севера, – но ей еще ни разу не представилась возможность показать свой талант в полном его блеске. Такой возможностью была трагедия «Ромео и Джульетта», лучшая пьеса Шекспира. Роль Ромео играл сам Бербедж, и мы все были уверены, что, как только королева узнает о новом спектакле, наша труппа получит приказ играть во дворце.
Наконец забрезжила заря великого дня.
– Волнуешься? – в шутку спросил я, так как знал, что она никогда не волнуется.
Кит отрицательно покачала головой:
– Нет, я бы только хотела, чтобы кормилицу играл ты, – сказала она. – Ты куда комичнее Мортимера: он как остывшая котлета. С тобой бы я играла лучше, Питер.
– Спасибо. Вдруг Мортимер поскользнется на апельсиновой корке; на этот случай я знаю его роль наизусть, да и твою кстати.
Действительно, день за днем присутствуя на репетициях и слушая, как Кит твердит свою роль у нас на чердаке, я выучил все до последнего слова. Тут нет ничего особенного: каждый может запомнить стихи. Но ни я и никто другой из мальчиков не мог произносить эти строки, чувствовать и вживаться в них так, как это делала Кит.
Мы вместе пришли в театр. Публика валом валила в зал. У дверей торговали горячими каштанами, подогретым элем и другой лакомой снедью, помогающей спасаться от холода. Партер был полон. Джентльмены платили целый шиллинг за места на сцене, чтобы увидеть новую Джульетту совсем близко. Как я ненавидел этот обычай! Иногда они так заполняли сцену, что почти не оставалось места для актеров. А как мешали постоянное перешептыванье, возня и табачный дым, который они пускали нам в лицо! Мне было досадно, что Кит придется играть в такой обстановке.
Только я надел свой увесистый костюм – я играл роль синьоры Монтекки, матери великого Бербеджа, – как вдруг передо мной предстала Кит. Глаза ее были совершенно круглыми от страха. Она уже оделась – для нынешнего спектакля ей сшили великолепный новый костюм, но пальцы ее судорожно рвали застежки платья.
– Что случилось? – спросил я.
– Н-не могу, – заикаясь, пролепетала она, сбрасывая на пол огромный кринолин из золотой парчи и отшвыривая его ногой.