Среди подавляющей части публики и экспертов раздались смешки. Турн даже не улыбнулся.
– Так как члены комиссии, по крайней мере, знакомы с этим языком, то мы и станем им пользоваться в качестве нашего lingua franca[8], – вывернулся Жолие. – А если ваш собственный английский не столь адекватен уровню наших экспертов, то пресс-релизы будут распространяться на французском, немецком и, как я подозреваю, на голландском. Кроме того, нам дали понять, что среди присутствующих имеются преподаватели вузов, готовые сделать перевод на ряд других языков, включая русский, японский и арабский.
– Весь мир смотрит, – прошептал Хенсон на ухо девушке.
Жолие картинно обернулся к охране возле двери по левую руку.
– А сейчас, я полагаю, настало время познакомиться с нашим почетным гостем.
Он кивнул, полицейские распахнули дверь, и два новых охранника внесли мольберт, задрапированный белой атласной тканью. Аудитория забурлила. Представители прессы ринулись вперед, будто скаковые лошади после сигнального хлопка. Кое-кто из присутствующих вскочил на ноги, предвкушая удивительный миг. Охранники поставили мольберт точно по центру освещенного круга и утвердились по обеим сторонам.
– Снимите покрывало! – торжественно приказал Жолие.
– Будем надеяться, картина еще на месте, – сухо прокомментировал Хенсон.
Пока охранники осторожно стягивали ткань, Эсфирь глазами просканировала весь зал. Вздохи, всхлипы, рукоплескания и фотовспышки. Одна из женщин в первом ряду тихо рыдала, зажав рот ладонью.
Турн тяжело повернулся на стуле и вскинул руку, кивая при этом головой.
– Вот! Видите! – захрипел он. – Портрет из «Де Грута»! Из всех автопортретов величайший!
Винсент смотрел перед собой, повернув лицо в три четверти. Набрякшие веки, плотно сжатые челюсти. Вселенная бледно-голубых, аквамариновых и белых мазков крутила карусель вокруг его взъерошенной рыжей шевелюры.
Фотографы оживились, но сохранили почтительность, словно находились в присутствии легендарной кинозвезды – Мэрилин Монро, Кэтрин Хепберн, Джона Уэйна. Среди публики многие вошли в состояние транса, благоговейно созерцая полотно.
Жолие немножко выждал, чтобы реальность картины была осознана полностью, затем вернулся к трибуне.
– Невероятно, nest-ce pas?[9]
– Да, но это подлинник? – выкрикнул кто-то из британских репортеров.
– Разумеется, подлинник! – рявкнул Турн, ударив кончиком трости об пол.
– Мы для того и собрались, – заметил профессор Балеара.
– Для проверки, – добавил Турн. – Это та самая картина, что висела в музее «Де Грут». Если будет доказана ее фальшивость, значит, она всегда была фальшивкой. – Тут он приподнял свою трость. – С тех самых пор, когда ее написал Ван Гог!