Двадцатый век и мировая война породили иное поколение «новых людей». С удивительной точностью они были описаны другим русским литератором – Николаем Брешко-Брешковским:
«Всех этих господ коммивояжерского типа выбросило недавно каким-то стихийным приливом. Это была накипь войны, вернее, – накипь тыла. Она существовала и раньше, но не кидалась в глаза, прозябающая в темном мизере, голодная, обтрепанная, небритая, в заношенном белье…
Грянула война – и какая разительная перемена декораций и грима! Воспрянула голодная проходимческая шушера.
Дорогие рестораны с тепличными пальмами, метрдотелями, напоминавшими дипломатов и министров, стали ареною деятельности этих «новых людей», вчера еще бегавших по кофейням и терпеливо дежуривших в дождь у банковских подъездов.
«Новые люди» проснулись богачами, которые могут швырять сотни и тысячи. Это сознание опьяняло их. Повсюду – к «Медведю», «Контану», «Кюба», «Донону», где прежде собиралась изысканная, внешне, во всяком случае, публика, этот новый «чумазый», туго набивший в несколько часов свой бумажник, принес и свое собственное хамство, привел своих женщин – вульгарных, крикливых, не умеющих есть, богато, с вопиющей безвкусицею одетых, сверкавших крупными бриллиантами в невымытых ушах.
Сами «чумазые» успели приодеться у лучших портных. Но платье сидело на них, как на холуях, и духи, купленные в «Жокей-клубе», не могли заглушить годами впитавшийся запах грязных, трущобных меблирашек. где в тесной комнатке рядом с кроватью-логовом плавали в мыльной воде желтые окурки дешевых папирос…
– Что вылупился, интеллигенция? – вернул Репкина к действительности хриплый голос «нового человека». – Забыл, как буквы читают? Так зови поскорей того, кто грамотный. Мне что, ночевать здесь прикажешь?
Тимофей спешно занялся отправкой телеграммы, подумав мельком: «Он почему-то нервничает и за хамством пытается это скрыть. А говор у него акающий – типично московский». Последующие события дня – новый набег журналистов, посылавших сообщения о прибытии президента, отправка еще двух десятков обычных телеграмм – вытеснили из памяти неприятный инцидент. Окончательно пережитые треволнения были напрочь забыты во время романтической ночной прогулки с симпатичной курортницей, чьи взгляды на отношения между представителями разных полов оказались весьма прогрессивными. Поэтому на следующее утро молодой чиновник почтового ведомства испытывал состояние полной опустошенности, в том числе и от всяких лишних мыслей в голове.
К неприятным воспоминаниям Репкину пришлось вернуться в кабинете начальника почты, куда он был вызван, едва появившись на службе. Светловолосый поручик с Георгиевским крестом на груди, представленный телеграфисту как офицер контрразведки, листал подшивку вчерашних телеграмм, зачитывал некоторые из них и настойчиво просил припомнить, как выглядели отправители депеш. Тимофей честно пытался помочь, но в памяти всплывали лишь безликие, слившиеся в одно орущее пятно силуэты журналистов, настойчиво совавшие ему бланки телеграмм. Тут же на смену этой отвратительной картине возникало лицо женщины, прикрывшей глаза и стонавшей от наслаждения в ореоле разметавшихся по подушке волос.