Разыскивать место общественного питания пришлось довольно долго. Три встреченные по пути кафе оказались закрытыми. У дверей каждого из них, там, где обычно хозяин вывешивает для всеобщего обозрения меню, были очерчены площадки для парковки пешеходов, заинтересовавшихся перечнем блюд. На каждой из трех площадок Сова постояла чуть дольше, чем позволяло праздное любопытство обыкновенного зеваки. Она надеялась, что ее муки голода все же заметят – и заведение откроют. У третьей по счету запертой двери ее удостоили вниманием. Недовольный голос из динамика сообщил ей, что сегодня ресторан не работает по причине праздника.
– Какого праздника? – Сова возмущенно вскинула голову, раздражаясь от необходимости расспрашивать камеру наружного наблюдения, установленную над входом в место общественного питания.
– Кхордад, – чуть помолчав, пояснила камера и больше признаков жизни не подавала.
Вероятно, граждане Тонатоса и мысли не допускали о том, чтобы общественно питаться во время национальных торжеств.
Единственный на этой улице оказавшийся незапертым бар располагался в подвале, куда и вела узкая лестница с выщербленными, давно нуждающимися в замене ступеньками. Делать нечего, Сова спустилась вниз и, игнорируя все надписи, украшающие входную дверь, потянула на себя дверную ручку.
Бар, куда она попала, был полностью лишен электрического света и освещался тем же странным способом, что и улицы Тонатоса, с той лишь разницей, что здесь рыжий огонь горел в центре обеденного зала в каменном круге на возвышении. Сам обеденный зал сверху донизу, от пола до потолка был покрыт зеркалами. Даже пол, по которому Сова сделала несколько шагов, пока глаза привыкали к сумеркам подвала. Зеркала здесь не без умысла были установлены так, чтобы многократно отражать языки пламени, отчего стены, пол, потолок и даже лица посетителей казались огненно-рыжими.
Когда Сова вошла, в баре было умеренно шумно. За столиками располагались исключительно представители мужской части населения, одетые в те самые длинные белые хламиды, на которые она уже насмотрелась на улице. У стойки другие белохалатные граждане пили алкоголь, поджигая зажигалками верхний слой напитка. Пахло ароматическим дымом, жареным мясом и специями. Но по мере того, как головы поворачивались в сторону Совы, разговоры стихали, так что через несколько секунд единственным звуком, отражавшимся от зеркальных стен, стало звяканье столовых приборов и стаканов с выпивкой. Сова вежливо сняла фуражку, положила ее на облюбованный свободный столик в самом темном углу, пригладила короткие волосы, уселась, послала через пульт управления вызов официанту и принялась ждать его появления. На нее оглядывались с изумлением, в котором не было ничего, напоминающего дружелюбное любопытство завсегдатаев пивнушки к новому посетителю. Через пару минут пожаловаться на недостаток внимания она уже не могла, но это пристальное наблюдение нравилось ей все меньше и меньше.