Я пускаюсь в рассуждения о всеобщем увлечении модными брендами, имиджем и тому подобной фигней, высказываюсь в пользу антиглобализма и одобряю отдельные страны, воюющие с американской попсой, которая стремится всюду продвинуть свой «Barbie-world», и в этот момент Катя произносит знаменательную фразу:
— Я как-то выпала из «трендов» в последнее время. У кого какие сумки, кто что смотрит и кто куда ходит, честно тебе скажу. У меня просто другие приоритеты. Поступить в аспирантуру, например. Я больше вглубь себя смотрю, чем по сторонам.
Она пытается доходчиво объяснить, почему перестала общаться с некоторыми подругами, о примитивных мечтах современной молодежи, говорит, что не смотрит телевизор, «если только музыку», ну и «Фабрику» иногда. Рассказывает о мальчиках с первого курса, играющих в гангста-репперов, о том, что верхом шика считаются отношения с парнем, который регулярно вывозит (она употребила именно это слово) свою девушку в Турцию, хотя обладание крутым мобильным тоже котируется.
О помешательстве на потребительских кредитах («у нас вся группа должна»), о том, что она лично брала кредит всего один раз.
Я сижу и слушаю весь этот милый вздор, и окружающее пространство кажется мне похожим на большой мыльный пузырь, причудливо изогнутый и переливающийся всеми красками спектра, в которые превратились сидящие вокруг. Исчезли официантки, бармены, клерки, экспаты, даже «девчата» в спортивных костюмах стали просто дружелюбными розовыми и желтыми пятнами. Я совершенно не слушаю Катю, просто киваю в такт модуляциям ее голоса и глупо улыбаюсь. Ее голос обволакивает и проходит сквозь меня подобно звуку хороших акустических колонок. И действительно, он похож на музыку. Будь я престарелым рок-н-рольщиком, я бы записал в свой «Moleskine» что-то вроде «колокольчик в твоих волосах звучит соль-диезом», и только Кристина Агилера на пару с Бейонсе, старательно выводящие «Such a beautiful life», мешают мне впасть в псевдопоэтику. Мы выпили всего по бокалу красного вина, а я уже чувствую себя абсолютно пьяным. Я даже не помню, когда еще мне было так хорошо.
Я сижу и мечтаю о том, как здорово было бы слетать с Катей к морю: в Испанию, Францию, Италию, Египет, на худой конец. Все равно куда, лишь бы вдвоем и на большой срок. Утром мы бы валялись на пляже, днем обедали в приморских кафе или шлялись по городу, днем заходили бы в сувенирные лавки, покупая ракушки, маленькие акварели, открытки и прочий хлам, напоминающий зимними вечерами о времени, когда ты был счастлив. Вечером — ужины в рыбных ресторанах, и я был бы одет в светлые слаксы и синий блейзер, как миллионер на Ривьере. А Катя носила бы легкие платья и шелковый платок на плечах, что делало бы нашу разницу в возрасте еще существенней, если взглянуть со стороны. К моменту нашего возвращения мы бы настолько прикипели друг к другу, что она стала бы посещать репетиции нашей группы, а я бы начал таскаться с ней по студенческим вечеринкам. Осенью Катя поступила бы в аспирантуру, а я бы окончательно завязал с офисным прошлым, переквалифицировавшись во фрилансеры. Мы расставались бы всего на пять-шесть часов в день (ей нужно учиться). Я бы, наконец, бросил пить и совать в нос всякую гадость, перейдя на красное вино. Мои друзья отпускали бы едкие шутки по поводу моей безоглядной любви (еще бы! Это им не начинающих моделей по углам тискать!), а ее сокурсники тихо ненавидели бы меня (молодящийся придурок), но весной следующего года я бы посрамил всех завистников, сделав Кате предложение… Свадьбу можно было бы справить на любой из летних площадок города, способной вместить сотню селебритиз, полтинник моих друзей, десяток ее подруг и чуть больше сокурсников (даже присутствие этого злобного жлобья не способно испортить нам праздник). После свадьбы мы бы немедленно улетели в то самое место, где все началось — Капт д'Агд, или Хургаду, впрочем, какая разница? Там мы снова стали бы ходить в шортах и растянутых майках, пить местное вино, курить дурь (ой, нет, я же завязал!), в общем — предаваться студенческим развлечениям.