Какое следствие? Чушь! Я привык доверять своим партнерам, и Давиду Яковлевичу, который спас наши шкуры в Красноярске, склонен был верить. А ведь Ласточкин меня почти убедил. Впрочем, у него работа такая – убеждать. Может быть, старый обэхаэсник[19] и нынешний убэповец относительно своих подопечных не врал. Может быть…
Вот так мусора для достижения своих низменных целей вносят раздор в среду подельников.
– Ты хоть частично контролируешь свой хабар? – снисходительно осведомился Ласточкин, видимо решив меня добить.
– Вообще-то мы говорим «хабор», – поправил я и заметил, что конкретно о найденных ценностях не было сказано ни слова. Ласточкин превосходно умел заговаривать зубы, и я чуть было не попался на крючок. – Это во-первых, а во-вторых, с чего вы взяли, что я что-то нашел?
– Знаю, – без прежней уверенности заявил следак. – Даже у стен есть уши.
– Дятлы, которые вам стучат, в эти самые уши долбятся, – я развеселился. – Мне нечем вас порадовать. Увы, нечем!
– Зря вы так, Илья Игоревич, – снова переключился на официоз Ласточкин. – Работали бы вы лучше со мной. Гольдберг серьезный уголовник. Он вас жалеть не станет. Хорошо, если кинет, а не убьет. Но вряд ли так легко отделаетесь, деньги там большие.
– Какие деньги? – удивился я. – Где? О чем вы?
– Звоните, если надумаете, – посоветовал на прощание Ласточкин. – Только смотрите, чтобы не было поздно. С богатыми евреями сейчас шутки плохи.
Благодетель! Заботливый следователь – настоящий клад. Который должен лежать в земле.
– Кто это был? – спросила Маринка, когда я положил трубку.
– Клад, – машинально ответил я и тупо посмотрел в стол, раздумывая.
Надо позвонить Славе.
– Это Ласточкин, – пояснил я. – Следователь мой, помнишь?
– Зачем он звонил? – Маринка побледнела.
– Мусорской ход наладить. Чтобы я ему стучал и при этом максал регулярно. Предлагает свою крышу за раскопки. Да только зря старается. – Я оскалился в улыбке, утратившей благость. – Я никогда никому не платил и не буду! Стучать тоже.
Маринка сморгнула слезу и обняла меня.
– Ты упрямый, – прошептала она. – Ты хороший, умный, только очень упрямый.
– Да, – сказал я. – И что?
– Он… Он может тебя снова… посадить?
– Может. – В способностях Ласточкина я был уверен. – Но не будет. Красиво жить, конечно, не запретишь, но помешать можно. У отдельных людей, вроде Кирилла Владимировича, это превращается в некий вид спорта.
– Я так за тебя волнуюсь, – голос Маринки дрогнул. – Лучше бы мы жили как все.
– Я бы рад жить как все, да совесть не позволяет, – вздохнул я.
– Ты слишком гордый.
– Может быть, это и к лучшему?