– Мужайся, дорогая.
Потом сел на край кровати и ослабил галстук, расстегнул один за другим манжеты, глядя, как его любимая снимает серый жакет, туфли, как юбка спадает с ее узкой талии…
Рэйв, дворецкий, не догадается, что дрожит он не от страсти, а от клокочущей ярости. Еще бы: им теперь день и ночь предстоят находиться под наблюдением – и в постели, и в душе – везде. Таковы были правила игры, и они их приняли. Аделина и Франческа позволят дворецкому глазеть на свои обнаженные тела, пока не убедят его в тройной лжи. Во-первых, им якобы не известно о комнате наблюдения. Во-вторых, они не знают, на кого работал Сэм. И наконец, в-третьих, они понятия не имеют о том, что их сосед мистер Браун, живущий в пентхаусе, посылал к ним убийц, чтобы расправиться с клоном и всеми, кто его оберегает.
С колотящимся сердцем Феликс твердил в уме слова молитвы:
Верую, Господи,– да будет тверже вера моя.
Надеюсь – да будет крепче надежда моя.
Люблю – да будет пламенней любовь моя.
Скорблю – да будет сильнее скорбь моя.
А потом, трепеща, заключил Аделину в свои объятия.
Арона, Италия
– No, signora, resti, resti!
В дверях маленькой желтой виллы на живописном побережье озера Маджоре стояла женщина. У дома были арочные окна, черепичная крыша с широкими скатами и балкончик над дверью, опирающийся на две спиральные колонны. Над садовой оградой росла арка из роз. Некогда там позировала для фотографии пара молодоженов – трогательно юных, казалось, еще не доросших до женитьбы,– не видя ни солнца, ни птиц, ни роз, ни чудесного озера позади… ничего, кроме друг друга.
Мэгги стояла на веранде своего нового дома и смотрела на женщину, которую знала всего сорок восемь часов и которая пыталась заставить ее сидеть взаперти.
Женщину звали Антонеллой. Она жила в деревне. Ей можно доверять – все, что Мэгги сказали на прощание Фубини.
Антонелла протянула тонкие руки к ребенку, которого Мэгги пыталась укачать.
– Gracie, Антонелла! Не надо,– сопротивлялась она.
Однако женщина вытащила из кармана платья словарик, с которым она весь день сверялась, и, подняв голову, произнесла:
– Кормить ребенок. Кормить!
На глазах у Мэгги навернулись слезы: ведь именно это она и пыталась делать! Но ребенок упорно отказывался от груди, и молоко, как назло, пропало. С кормящими матерями такое случается, если поднимать вокруг них суматоху – причем на незнакомом языке – и заставлять разбираться в ящиках, присланных Феликсом.
Антонелла копошилась в груде коробок, словно орлица, подбирающая веточки для гнезда. Среди вещей оказалась статуя Черной Богоматери – красивой стройной женщины, сидящей с ребенком на руках. Дух захватывало от одного взгляда на этот шедевр, выполненный из древесины грецкого ореха – только венцы мадонны и младенца и ожерелье Девы Марии были позолочены. И у матери, и у ребенка были широкие носы, как у Мэгги. В записке говорилось, что это копия Богоматери Рокамадурской – французской скульптуры двенадцатого века.