чтобы сообразить: отсчет времени пошел на секунды. Атасов снова обернулся к Правилову. Лучи заката отражались в орденах на груди покойника, ветер врывался в комнату через выбитое стекло и теребил портьеру, как приспущенный флаг.
– Прощай, Олег Петрович, – сказал Атасов, вытянулся во фронт и, как мог, щелкнул каблуками. Вероятно, со стороны сцена отдавала дешевым позерством, но у Атасова было другое мнение. Теперь он был уверен, что обязан поступить именно так.
– Где стреляли? – спросил с улицы откровенно милицейский голос.
– Вон в той квартире, на третьем этаже! – завизжала в ответ какая-то женщина. Атасов, которому ее визг придал ускорение, поспешил из квартиры, с кассетой в левой руке, и разряженным пистолетом Стечкина в правой, хромая на одну ногу, и проклиная в душе все на этом гребаном свете.
* * *
Парадное оставалось свободным, когда Атасов летел по ступенькам вниз, рискуя покатиться и свернуть шею, что было весьма вероятно, принимая во внимание его темп и изувеченную щиколотку. В чем Атасов не сомневался, так это в том, что за половиной дверей затаились бдительные соседи, прильнувшие к «глазкам», как капитаны подводных лодок к перископам.
«Ох, и не завидую я «Европе Саттелит Сервис», – злорадствовал Атасов на ходу, справедливо предположив, что львиная доля наблюдателей запомнит жирную надпись на его удаляющейся спине.
Он уже одолел последний пролет, когда со стороны парадной двери загремели подкованные подошвы тяжелых милицейских полусапог. Атасов перепрыгнул через перила, на лету закусив воротник рубахи, чтобы не заорать при приземлении. Боль, ожидавшая его внизу, при контакте с полом, действительно превзошла ожидания. В подвал он вкатился кубарем через низкий дверной проем, который располагался сразу за забранной сеткой-рабицей шахтой лифта. Здесь Атасов на секунду остановился, сражаясь с приступами тошнотворной боли и прислушиваясь одновременно. Судя по дружному топоту, наряд милиционеров рванул на третий этаж, в квартиру Правилова, будто был группой солдат Егорова и Кантария, а она – куполом злосчастного Рейхстага.[101] Это означало для Атасова хорошую фору. «Пока они высадят бронедверь, которую я не поленился прихлопнуть, – думал Атасов, хромая углубляясь в подвал, – пока разглядят трупы, пока сообразят, что птичка упорхнула, если сообразят, кстати, пройдет минут десять – пятнадцать. Это – как минимум». И, тем не менее, он не собирался расхолаживаться.
Потолок в подвале оказался таким низким, что пришлось пригнуть голову, чтобы не врезаться в бетон макушкой. Вдоль стен тянулись разнокалиберные трубы, некоторые были укутаны в стекловату, висевшую грязными рваными космами. «Коты когти точили», – догадался Атасов, двигаясь по полутемному коридору на ощупь и ежеминутно рискуя раскроить череп о какой-нибудь предательский вентиль. Вокруг воняло мочой, это был запах номер один, не самый приятный для ноздрей. Высокая влажность и тепло наводили на мысли об экваториальном лесу из школьного учебника географии. Скудный свет просачивался в подвал через окошки, напоминающие бойницы средневекового замка.