Мистер Зельц предвкушал прекрасное развлечение и готовился к нему, стараясь по возможности быстрее скоротать время до возвращения детей. Он дремал, грыз косточку, бегал по двору, когда стихал дождь, — в общем, пребывал в праздности, но Дик все время повторял, что сегодня — великий день, что, дескать, «наконец настал момент истины», и через какое-то время Мистер Зельц начал недоумевать, не пропустил ли он чего. Он совершенно не понимал, о чем говорит Дик, но после всех этих таинственных заявлений нимало не удивился, что, когда Полли отвезла Тигру и вернулась, его попросили прыгнуть в фургон и прокатиться. Разумеется, в обществе Дика поездка протекала совершенно иначе, но вправе ли Мистер Зельц пенять на небольшие изменения в протоколе? Дик был за рулем, Полли сидела рядом, Мистер Зельц лежал сзади на старом темном полотенце, которое Дик положил, чтобы уберечь сиденье от собачьей шерсти. Заднее окно не опускалось, что существенно снижало удовольствие от поездки, но все равно движение само по себе радовало Мистера Зельца и ему больше нравилось проводить время в машине, чем в конуре.
Он чувствовал, однако, что между Джонсами не все ладно. Видно было, что Полли чем-то подавлена — она глядела в окно, а не на Дика, и молчание ее, в свою очередь, действовало на Дика угнетающе.
— Послушай, Полли, — сказал он. — Мне жаль, но ему так будет лучше.
— Хватит об этом. Ты решил — значит делу конец. Ты знаешь мое мнение, так о чем тут еще говорить?
— Не я же это придумал. Так все поступают.
— Ах, вот как! А если бы кто-нибудь так поступил с тобой?
Дик то ли хрюкнул, то ли засмеялся:
— Ну что ты несешь, дорогая! Он же всего лишь собака. Он даже не поймет, что с ним случилось.
— Умоляю тебя, Дик, прекрати!
— Но почему? Если тебя это так расстраивает…
— Нет, только не при нем. Это ужасно.
Дик снова рассмеялся, но на этот раз в смехе его сквозило удивление.
— Ты что, шутишь? Боже мой, Полли, речь ведь идет о собаке.
— Можешь думать, что хочешь, но я больше ничего не скажу, пока мы в машине.
Так она и сделала. Но сказано было уже достаточно, чтобы Мистер Зельц начал беспокоиться, и когда машина наконец затормозила перед тем зданием, которое они с Полли посещали утром во вторник, перед тем самым, в котором располагался кабинет ветеринарного врача Уолтера А. Бернсайда, Мистер Зельц понял, что сейчас с ним случится что-то ужасное.
Так и вышло, но — удивительное дело — Дик оказался не столь уж далек от истины. Мистер Зельц не понял, что с ним произошло. Ему сделали укол, прооперировали и отнесли обратно в фургон. Очнувшись от наркоза, он не соображал ни где он, ни кто он, ни даже существует ли он. Только позже, когда действие анестезирующего средства полностью прошло, он почувствовал боль, но так и остался в неведении, что же ему ее причинило. Он знал, где у него болит, но это совсем не то же самое, что знать, почему болит; у него возникало желание обследовать источник боли, но он был еще слишком слаб, чтобы дотянуться до него. Очутившись в конуре, он сонно растянулся на левом боку, а Полли встала на колени возле отверстия, гладила Мистера Зельца и скармливала ему из рук кусочки говяжьей вырезки. Мясо было потрясающе вкусным, однако, сказать по правде, Мистер Зельц совсем не чувствовал аппетита в тот момент и ел исключительно для того, чтобы порадовать Полли. Дождь к тому времени перестал, Дик гулял где-то с Тигрой, Алиса еще не вернулась из школы, но Мистеру Зельцу никто не был нужен, кроме Полли, которая все гладила и гладила его и говорила, что все пройдет. Он не понимал, что такое с ним приключилось и почему ему так плохо.