8. Умейте внушать страх: люди ценят доброе расположение того, за кем знают силу и власть смять их, кого боялись бы иметь врагом, но пренебрегают тем, кто вообще добр и не может быть им опасен.
9. Всегда давайте подчиненным чувствовать пропасть между ними и собой. И только когда достигнете самых больших высот – иногда перешагивайте эту пропасть и держитесь на равных: тогда это уже будет восприниматься с восторгом и повышать ваш авторитет.
10. Демонстрируйте справедливость и доброту, публично помогая несчастным, которые абсолютно неопасны, пользуются жалостью окружающих и будут славить вас потом всю жизнь.
ВСЕМОГУЩИЙ ЧИН
Волк среди волков.
– Ну… здравствуй, Дмитревский.
– Чему обязан, ваше высокопревосходительство?
– И кандалов с тебя не сняли…
– Да, и ковров не постелили в камере.
– Что ж, и руки не подашь?
– Немыты, ваше высокопревосходительство. Да и неловко в кандалах, знаете. Завтра поутру почтите ли присутствием? Будут давать небольшой спектакль со мной в главной роли. Прошу! Абонирую вам место в первом ряду у эшафота. Или кресло на помосте прикажете?
– Перестань ерничать, Дмитревский… Ты что, не узнаешь?
– Не имею чести.
– Прошение о помиловании не подашь?
– Нет, не подам.
– Отчего?
– Чтоб совесть вам облегчить. Что, мол, сам виноват. Ведь все равно повесите. Разве не так?
– Может, и не так.
– То-то: может… Не будем считать друг друга за дурачков, ваше высокопревосходительство.
– Да оставь ты это «высокопревосходительство»!.. Дмитревский, ведь это же я к тебе пришел…
– Зачем?
– Не знаю… Сказать тебе многое надо… Не так-то все просто в жизни.
– Вы не ко мне пришли. К своей совести. И все ответы мои сами знаете.
– Тебе не страшно?
– Нет.
– А мне страшно.
– Ничем не могу помочь.
– Можешь.
– Чем же? Утешить, что вы совершенно ни в чем не виновны, утвердив мой смертный приговор?
– У тебя есть, может быть, последнее желание? Я сделаю все; исполню, передам.
– Нет.
– Хорошо… Тогда у меня есть… Ты можешь исполнить мою последнюю к тебе просьбу, Дмитревский? Ради тех далеких счастливых лет, когда я, щенок, был влюблен в тебя, смотрел тебе в рот?
– Вы, кажется, решили исповедаться завтрашнему висельнику?
– Не плюй мне в душу… это неблагородно, недостойно тебя.
– Нет у вас души. И вообще – позвольте мне поспать. Тьфу, да что за иудины слезы! Утри сопли и ступай в свою резиденцию, лопух эдакий!
– Друг милый, ведь ничего у меня теперь не остается в жизни, ничего!.. ведь ненавижу я их всех, ненавижу!.. как же это так вышло…
– Да? Пиши приказ о моем освобождении – и бежим. А?
– Невозможно.
– Отчего?
– Я всего себя отдал за эту карьеру. От меня уже ничего не осталось. Понимаешь – ведь человек тех любит, кто его любит. Вот я каждого, каждого, с кем жизнь сводила, не просто обольщал – а чем-то и любил. Насильно. Дружил. Улыбался. Старался все лучшее в нем видеть – иначе ведь вынести невозможно. И вышло – что каждому отрезал я ломоть от любви своей. От души своей. Всех их любил, кого друзьями себе сделал, подлецов, эгоистов, сановников, дураков… и себе уже ничего не осталось.