Если бы Украинский был майором, а Торба, наоборот, полковником, то он наверняка бы посоветовал Сергею Михайловичу не забывать о знаках различия на петлицах. Пускай о пожарах пожарные беспокоятся. Или, по крайней мере сказал бы, что не стоит делать таких пауз, от которых нападает зевота. Но, поскольку они еще не поменялись местами, пока, Владимир Иванович благоразумно смолчал.
– Гараж прямо у дома Бонасюков, вот что скверно, бормотал Украинский. – Мне тут адрес назвали… Героев Сталинграда…
– Совпадение? – предположил Торба.
– Непохоже. С гаражом сгорела машина. Предположительно «Жигули». Но, и это не все, Володя. В салоне обнаружены трупы. Точнее, вероятно, кости, или что там могло остаться? В общем, останки двух человек.
– Двух? – переспросил Торба вкрадчиво.
– В том-то и дело, что двух, – сказал Украинский хмурясь. Под глазами залегли круги, а кожа на лбу собралась складками. – На место уже выехала прокуратура и судмедэксперты.
– А нам, почему позвонили?
– Рядом с гаражом стоит наша оперативная машина. «Семерка». Та, на которой Журба с Ещешиным ездили… точнее, ездят, – поправился Украинский с таким видом, будто ожегся. Он опасался накликать беду, которая уже пришла. – Огонь ее не достал, но… она открыта, в салоне горит свет. А ребят нету.
– Вы думаете, Сергей Михайлович, что те двое?…
– Я ничего не думаю. – Отрезал Украинский. – Надо поехать, разобраться. – Полковник снова вооружился трубкой. – Вот что. Сейчас к вам майор Торба подъедет, от нас, определитесь, как и что, по месту.
– А как же быть с Пустошью? – поинтересовался Владимир Иванович, вставая.
– Значит, в Пустошь я отправлюсь сам, – сказал Украинский, и Торба подумал, что шеф внезапно охрип.
– А что Журба и Ещешин делали на Оболони? – спросил Владимир Иванович напоследок.
– Вот ты и выясни, что, – сказал Украинский, не дрогнув ни единым мускулом и упорно смотря в стену, где был прилеплен календарь на 1994-й год. – Вот и разберись, значит.
* * *
поздний вечер того же злополучного четверга
Пока вышедшая из-под контроля ситуация подбрасывала полковнику Украинскому ребусы, Бандура ехал к Правилову домой. Поскольку он оставил машину Планшетову, а денег не было ни гроша, за исключением одной жеваной купюры номиналом в доллар, довелось воспользоваться городским транспортом. «Это тем более „приятно“, когдавсего два часа назад держал в руках гребаные миллионы». Падение было ужасно, впрочем, из-за цейтнота Бандура не успел как следует его осознать. «Видать, плохо держал», – вздыхал внутренний голос. Как бы сочувственно, но с некоторой долей злорадства. Когда оппонентом выступает собственная голова, ей сложно, с позволения сказать, прихлопнуть рот.