У нормальных детей этого возраста краткое время внимания. Не тогда, однако, когда они получают шанс помучить – особенно старшего.
Но если это худшее, что он видел сегодня, то ему повезло.
В конце концов учитель Хьюа прервал веселье, хотя Эл подозревал, что тот не был обязан. Когда они исчезли из виду, он почувствовал легчайшее прикосновение старика. "Держись, Альфред. Ты можешь пострадать за чрезмерную гордыню, но кое-кто из нас гордится тобой".
Это дало ему ощущение собственной высоты.
Недолгое приятное ощущение исчезло в обеденное время, когда студенты академии изощрялись над ним. Он думал, что за три дня привык к их "шпилькам". Обряжать его во что-нибудь – их это, кажется, всякий раз забавляло. Сегодня это был костюм лепрекона – зеленая шапка, короткий керри-камзол, дудка, которую ему сунули в зубы. Они еще и ели прямо перед ним, сперва пронося еду под его носом, и затем передавая, какой у нее замечательный вкус. Он это не блокировал; он все время блокировал в первый день, и заплатил за это целой ночью и следующим днем бурной головной боли.
Они закончили свой обед, и одна из них – девушка лет примерно шестнадцати – встала и шагнула к нему.
– Взгляните, что мы имеем, друзья мои, – сказала она. Ее гласные были безупречно чисты, он не мог определить акцент. Она была красива, с волосами и кожей почти одинакового оттенка с коричными янтарными глазами. Он ее уже замечал. Она подошла ближе, разглядывая его.
– Прочти нам проповедь, м-р Первое Звено. Расскажи, какой ты великий, что ты сердце и душа Корпуса, и все, что мы, бедолаги поздние, делаем, – это просто догонялки.
Она подождала секунду-другую.
– Проповеди не будет, а? Но ты выглядишь, как живая проповедь: челюсть вперед, настоящий портрет проповедника. Корпус – мама, малыш, а ты разве не маменькин сынок? Беги к маме, малыш, и она расскажет тебе, как ты велик, силен и прекрасен, как она гордится тобой – после того как она поставит тебя здесь на несколько недель, – она внезапно вспрыгнула на постамент рядом с ним.
– Мое имя Альфред Бестер! – крикнула она. – Я здесь, наверху, потому что я такой мелкий, тощий, самодовольный мальчишка, потому что я думал, будто всем покажусь большим храбрым пси-копом! Я думал, они так впечатлятся, а они вот, глядите, что мне сделали! И теперь я вижу, что я и впрямь мелкий, тощий, самодовольный мальчишка!
Ее товарищи загудели и зааплодировали, и она сделала маленький реверанс. Его тело гудело как звучащий камертон, так он был зол. Это был вкус
гнева, какого он никогда прежде не чувствовал, дикого, фантастического. Он видел себя бьющим девушку по лицу, снова и снова, пока ее самодовольная улыбка не пропадет, пока она не признает, что ошибалась, пока она не поймет – он лучше нее. Что ей следует превозносить его.