– Но ты мог бы остаться. Зачем бежать за море оттуда, где все свои?
– Ага, до такой степени свои, что не спрячешься даже в отхожем месте от любящих глаз. Прости, Тидж. Я не хотел тебя обидеть, но ни ты, ни тетя Эффис не смогли бы защитить меня от себя самого. Словом, я ни капельки не жалею. Ни о чем. – Мэд усмехнулся. – Великий чародей из меня тоже не получился.
– Как так?
– А вот так, братишка. Таких магов, как я, на свете пруд пруди, туча, а великих волшебников раз-два и обчелся.
– А все говорили… – растерянно протянул Тиджер, на миг превратившись в маленького мальчика, у которого отняли сладкий пирожок. И даже не отняли, а пообещали большой пирог, а оказалось, что маленький, да и того нет.
– В маленьком пруду и лягушка страшный зверь. Так примерно говорил Тай. На Эрмидэях уж скоро пятьсот лет как великим магам места нет. Всех почти повывели. А после маменькиных новаций так и вовсе останутся острова без волшебства. К добру ли, к худу, не знаю.
– Вот и оставайся. Тебя прогнать никто не посмеет. – Тиджер покосился зеленым глазом на кузена. – Уверен, Инвар уже пробовал. Так?
– Разумеется, – кивнул тот. – Там видно будет.
– А ты… ты изменился.
Мэд промолчал. Было бы удивительно, если бы после стольких лет странствий он вернулся все тем же двадцатилетним юнцом если не телом, так душой. Тиджер тоже стал иным. Более цельным, что ли, а может быть, более мудрым. Кузен и в юности имел немало положительных черт, подчас оказываясь более проницательным, более зрелым, более справедливым, чем многие одногодки. Сколько неприятностей, а то и преступлений удалось избежать благодаря трезвому уму Тиджера. Мэд не сомневался, что и гонористые бароны, и сельские старосты прислушиваются к советам и приказам своего сюзерена не только из вассальной почтительности или, упаси Пестрая мать, из страха. Процветание графства держалось на широких плечах Тиджера так же крепко, как скальная твердь самих островов в бурных волнах Внутреннего моря. И милостивые боги, в которых здесь уже мало кто верил, сделали так, что они оба остались только братьями и тень восьмизубой короны не легла между ними, как должно было случиться. Вассал есть вассал, а господин есть господин, и ничего с этой разницей не может поделать даже самая могущественная магия.
Сколько ни боролась новая вера со Старыми богами, с их праздниками и обычаями, сколько ни изгоняли еретиков и магов, а все без толку. Солнцедень как отмечали буйными гуляниями, карнавалами и шествиями, так и отмечают. И ничего с этим не поделаешь. А потому иерархи Вечного Круга по здравом размышлении решили, что умнее будет превратить языческое празднование в один из святых дней, и пусть себе люди веселятся, но только не по поводу летнего солнцестояния, а по случаю рождения Пророка. Так и повелось, что с утра правоверные отправляются в храмы и часовни, чтобы прославить Говорившего с Богом молитвой и благочестивыми песнопениями, а уж после начинается настоящее веселье.