Вот и держали Ивана Ивановича в основном в изоляторе, а то мало ли что.
Задерживал нам оборот койко-дней. Полагается и таких безнадежных выписывать хоть на неделю, хоть на денек-другой, но куда этого?… Родных не объявлялось, а от самого ничего не добьешься, слова человеческого не произнес ни разу почти, кроме то ли «хватит держать», то ли «дайте доржать».
Это произошло, когда отделение обходила инспекционная комиссия из горздрава.
Перед тем Костоломов собственной персоной к Ивану Иванычу подошел, вернее, прокрался на цыпочках, что при его атлетической комплекции выглядело чудновато. Я тоже, как лечащий ординатор и соучастник, прошастал следом.
В высшей степени убедительно зав попросил: – Больной Оглоблин! Прекратите неадекватный смех на время комиссии. Поняли?
Иван Иваныч продолжал ржать, даже чуть громче ржанул в ответ. Тут же кивком Костоломов дал знак санитарам, фундаментальному Николаю и клешнястому, ухватистому дяде Васе, совокупный отбытый срок коих в местах не столь отдаленных по уголовке составлял чуть поменьше вышки.
Санитары ответили понимающим молчанием.
– В случае чего, – пояснил Костоломов.
И уточнил:
– В случае чего.
Николай внимательно шевельнулся и зажевал улыбку, дядя Вася натужно усилил звериность мордо-выражения и подрастопырил клешни.
Я, лечащий соучастник, произвел стойку-смирно, глядя в другую сторону, я сдерживался уже из последней мочи, ибо Оглоблин продолжал ржать в усиленном режиме, ржанье его проникало вибрациями в печень и в поджелудку, зашкаливало.
– Эх, траляля, – произнес Костоломов, как всегда при озабоченности, и поспешил в кабинет.
Минут через сорок комиссия в составе четырех членов и председательши двинулась, за ней зав и вся врачебная свита, где-то в хвосте и я.
Стояла бесподобная тишина. Дело шло о присвоении отделению звания образцового.
Костоломов вполголоса, скупыми штрихами набрасывал необходимые объяснения: «Онейроидная кататония… Имело место некоторое возбуждение… Готовится к выписке…»
Председательша комиссии, замзавгорздравша, плотная тетя с крысоватыми глазками, торопливо кивала и делала движения, напоминающие канатоходца, с ней в такт и все члены комиссии. Видно было, что они слегка мандражат, не каждый же день приходится проверять буйную психиатрию.
Комиссия благополучно прошествовала мимо изолятора, и я успел удивиться, что никакого ржанья оттуда не доносилось, только слегка дрожал пол возле двери. Костоломов блестяще выполнил заранее задуманный маневр, направив внимание замзавгррздравши и членов на наш открытый со всех сторон, сияющий туалет, феноменально пустой.