– Было такое, и не раз, – подтвердил я.
– Среди прочих выступала на том концерте девушка-скрипачка, студентка консерватории. Имени намеренно не назову, но вы помните…
– Да… Концерт Моцарта играла, Прокофьева…
– Играла двояко: и плохо, и хорошо. Плохо, потому что допускала много технических погрешностей, неряшливостей исполнения – я, хоть и не музыкант, слух имею, к несчастью своему, абсолютный, малейшая фальшь мучает, тем паче скрипичная. А хорошо – потому что свежо, искренне, душеполетно, музыке отдаваясь как любимому человеку в первый раз отдаются…
Так двояко и проняла меня игра ее – и наслаждением, и мучением. Тут же импровизнул:
Мой милый друг, игра на скрипке
великой требует ошибки,
а малые – запрещены,
Законы красоты смешны!
– Да, помню, Иван Афанасич, вы это прочли, не глядя на адресатшу, но все поняли, адресатша покрылась пунцовым румянцем…
– Законы красоты смешны… Это ж надо так… А ведь правда, кажется, – прошептала Оля.
– Вот в тот-то миг, когда она закраснелась, – продолжил ИАХ, – в тот миг я и ощутил…
Она это, Она – муза моя и любовь до скончания лет. Перевлюблялся я много раз, а теперь причалил.
Нотные значки –
музыки зрачки,
а скрипичный ключ – Бога ухо.
Музыкальный звук –
господин наук
и небытию – оплеуха.
Открывай же нотную тетрадь,
чтобы с жизнью в жмурки поиграть…
Это Ей – и другое многое… Это тоже:
Не бойся взгляда свысока,
толпы не бойся кривобокой.
Да будет мысль твоя высокой,
да будет легкою рука.
И вдруг откроешь в день погожий,
как наши хлопоты смешны,
как много мы друг другу можем,
как мало мы себе должны…
***
А что же мы можем?
Сначала – чуть-чуть:
услышать друг друга,
и вместе вздохнуть,
и выдохнуть вместе –
и тут же от нас
к соцветьям миров
побежит резонанс –
всецветная пленка,
волна за волной…
Вибрирует тонко
наш шарик земной…
А этот стихотропный препарат предназначен был в качестве антидепрессанта себе самому, а пригодился как действующее предсказание Ей – и…
Когда продолжит зло свои атаки,
не предъявляй себе суровый счет.
Тебя возлюбят дети и собаки,
а вслед за ними кто-нибудь еще…
И если слава выжжет как протрава
сердечный нерв и в лед оденет грудь –
расстанься с ней и все отдай за право
любить и обожать кого-нибудь.
Стишки-пирожки: прощальные подарку Ивана Афанасьевича
Иван Афанасьевич умолк и задумался, лицо приняло выражение собранное, словно и не был под градусом. Мы же, впечатленные последней порцией стихиатрических снадобий, не заметили, как подчистую смели всех девятерых мороженых муз; оставался нетронутым лишь парнасский ИАХ – никто не решался приступить к нему первым, что-то сдерживало; да к тому же и внешний вид кулинарного экспоната в результате облития слезами и подтаивания существенно переменился: он уже не стоял в величественном облачении вдохновенного пиита, а смирно сидел в подобии позы лотоса; одеяние подрастеклось, особенно на животе, черты лица смазались, и общие очертания стали напоминать то ли Будду, то ли китайского божка веселья, общения и удовольствий – Хотэя.