– Ну и что? Удовольствие – вот смысл жизни Царство нашего возлюбленного императора – это царство удовольствий. Он избавил нас всех от страха перед смертью, старостью, недугами. Мы – боги! Мы бессмертны. А что такое бессмертие, если не вечный поиск все новых и новых наслаждений? Ты ведь хочешь меня, генерал. Я по твоим глазами вижу, что ты безумно хочешь меня. Твоя гордость и твои предрассудки заставляют тебя говорить «Нет!», но твои тело и сердце кричат «Да!». Не лги хотя бы самому себе.
– Соглашайся, ди Гайл! – со смехом крикнул император.
– Соглашайся! – повторил какой-то пьяный голос. Гости закричали, захохотали, завыли, вновь начали швырять в осужденного объедки. Дамы демонстративно заголялись, пытаясь привлечь его внимание. Ди Гайл с ненавистью смотрел на них.
– Нет! – сказал он.
– Чего же ты хочешь? – спросил император, которому фаворитки посыпали голову золотым порошком. – Может, ты хочешь мальчика? Или овцу? Эй, приведите ему овечку!
– Кубок вина! – потребовал ди Гайл, когда хохот вокруг подиума стих.
Карлик вынес ему большую стеклянную чашу, полную густою ароматного хинта. Ди Гайл взял чашу двумя руками, поднял над головой.
– Пью за пришествие царства правды и света, – провозгласил он, – и за погибель царства лжи, тлена, колдовства и разврата! Хвала Единому, единственному и вечно живому Богу нашему!
Пирующие притихли. Шендрегон в ярости закусил губу. Ди Гайл допил вино и швырнул чашу на пол. В следующую секунду все услышали голос Тасси.
– Если бы ты принял мою любовь, ты был бы помилован. Но ты отверг радость и наслаждение, и потому недостоин жить. Теперь ты умрешь, как жалкий раб, вопя и корчась от боли. Палач, начинай!
Помощники раздели генерала, привязали к раме. Ди Гайл громко читал молитвы. Палач начал с ломиков. По залу отчетливо раздался жуткий треск переламываемых костей. Некоторые из пирующих шумно выблевывали съеденные яства и выпитое вино. Темные сущности наслаждались жестокостью, питаясь болью казнимого. Человеческая оболочка протестовала против зверства. Наложницы Шендрегона лишились чувств. Ди Оран, пожелтевший, как пергамент, отвел глаза от эшафота.
Ди Гайл умер, не издав ни звука. Он молчал, когда палач сменил ломик на свежевальные ножи. Он молчал, когда палач сменил ножи на топор. Тасси поняла, что генерал умер, когда поток боли и страдания, идущий от эшафота, прервался. Ее голод остался неутоленным.
– Первые врата Безмолвия уже открыты, – шепнула она ди Орану. – Время открыть вторые. Наши враги думают, что они победили. Пусть думают. Это нам на руку. Пора стать полными хозяевами в Гесперополисе.