– Нет, – Хейдин поклонился девушке. – Ты идешь первой. Это твоя привилегия.
– Почему это?
– Правитель должен первым ступить на землю своего домена.
– Подумайте, какие тонкости! – фыркнула Руменика и, переступив черту из священных камней, прошла в чернеющий вход святилища, ведя в повод Габара. Следом прошли Липка и Ратислав. Хейдин перешагнул границу последним. Волхвы снова замерли неподвижно и молча наблюдали за тем, как их гости проходят внутрь холма. Уже за порогом входа, стоя в темноте, Хейдин повернулся, чтобы поправить на своей лошади покосившееся седло, и взгляд его упал назад – туда, где только что горел священный костер. Костра больше не было – только груда чернеющих на снегу давно остывших углей. Огромными хлопьями падал снег, и в этой снежной пелене над угасшим костром стояли северный олень и белый полярный волк. Над ними, на ветке дерева сидела громадная белая сова и удивительными синими глазами смотрела на Хейдина. А потом и это видение подхватил снежный вихрь, и белая пелена скрыла все.
Хейдин поклонился в последний раз – этой земле и ее духам, – и вошел в темноту. Холод и мрак обступили его, а где-то далеко впереди и вверху горела белая яркая звезда. Копыта коня зацокали по каменному пандусу, спиралью закрученному вокруг гигантского столба. Вслед за своими спутниками Хейдин начал подниматься к свету, к последнему рубежу на своем пути домой.
Странно, ведь это уже когда-то было с ним. Или не было?
Была такая же маленькая комнатка под двускатной крышей деревенской гостиницы с белеными мелом стенами и розовыми и лиловыми фиалками в глиняных горшках на подоконнике. Был яркий свет утреннего солнца, который падал в окно и окрашивал все предметы в комнате в золотистые тона. Были пылинки, пляшущие в солнечных лучах. Все было по-прежнему, кроме одного.
Теперь с ним была женщина.
Липка спала на широкой кровати, подложив руку под голову и почти раскрывшись. Ее волосы в солнечном свете искрились золотом, а ресницы отбрасывали на щеки длинные тени. Хейдин смотрел на нее и понимал, что нет на свете более счастливого человека, чем он. Он ждал ее пробуждения, не смея будить ее. Он жаждал коснуться ее, запечатлеть поцелуй на ее губах, но не хотел, чтобы даже самое нежное прикосновение нарушило ее сон. Ему осталось любоваться Липкой, и он любовался, повторяя себе снова и снова, что второй такой женщины нет в целом свете. А потом Липка пошевелилась, вздохнула глубоко и открыла глаза – и посмотрела на него.
– Доброе утро! – сказал Хейдин, сел на кровать и поцеловал ее. – Без тебя красота этого утра была неполной.