Таким образом, участники и очевидцы описываемых событий по обе стороны баррикад не считали их религиозным противостоянием между католиками и православными.
Первая запись, содержащая осуждение «латинства», появляется в Новгородской летописи под 1349 годом. Причем гневный пафос новгородского летописца направлен совсем не на «крестоносцев» в лице немцев или ливонцев, а против поляков: «Пришел король краковский с большой силой и взял лестью землю Волынскую и много зла сотворил христианам, а церкви святые претвориша на латинское богомерзкое служение». Следовательно, события на границах Новгородских земель в 1240—1242 годы не что иное, как продолжение многолетнего пограничного конфликта Новгородской земли с ее соседями, в котором ливонцы и шведы сами были жертвами агрессии со стороны Новгорода и его союзников. И возник этот конфликт не во время походов Батыя, а гораздо раньше, и поэтому с нашествием на Русь монголов не связан.
Даже если предположить, что кто-то в Европе считал, что Новгородская земля после монгольского нашествия стала легкой добычей, то после разгрома шведов на Неве самые отчаянные авантюристы должны были отказаться от этой безумной затеи. Особенно это касалось Ливонии. Прежде всего, потому, что она продолжала войну с Литвой, с которой так и не рассчиталась за поражение под Шяуляем, и племенами земгалов и куршей. В этой ситуации Новгород, тоже страдающий от набегов язычников-литовцев, был потенциальным союзником Ливонии в борьбе против общего врага. И в Новгороде рассматривали своих западных соседей именно как союзников в борьбе с литовцами. Поэтому о поражении русско-ливонского войска под Шяуляем новгородский летописец пишет так: «Пошли на безбожную Литву и за грехи наши были побеждены безбожными погаными» (НПЛ).
Ну а как же тогда «немцы» оказались в Пскове и Изборске? Разве это не доказательство того, что они напали на Русь? Не доказательство. Потому, что в Новгородскую землю ливонцев привели русские во главе с изгнанником Ярославом Владимировичем.
После первой неудачной попытки вернуть Псков в 1233 году Ярослав Владимирович оказался в плену в Переславле, откуда он благополучно бежал назад к своим друзьям в Ливонию. Там он терпеливо ожидал подходящий момент для возвращения на родину. Такая возможность появилась после нашествия Батыя. Русские князья, пытавшиеся защитить свои княжества от татар, по большей части сложили голову. В результате древняя знать варяжского происхождения, несколько столетий правившая на Руси, почти целиком была уничтожена. А за образовавшиеся вакансии на княжеские места тут же началась драка между потенциальными претендентами. Один из немногих уцелевших прямых потомков Рюрика – Ярослав Владимирович – поспешил воспользоваться ситуацией, чтобы вернуть себе Псков. Его главный оппонент, отец Александра, переславский князь Ярослав Всеволодович, в отличие от большинства своих родственников, от татар не пострадал потому, что в отличие от них не участвовал в обороне русской земли, благоразумно не откликнувшись на призыв своего старшего брата Великого князя владимирского Юрия. Зато как только татары, уничтожив всех, кто пытался оказать им сопротивление, ушли восвояси, – Ярослав тотчас же занял освободившийся после гибели Юрия и всех его сыновей великокняжеский стол во Владимире.