Брендан перенес ее на постель, глаза его ни на мгновение не отрывались от ее глаз. Он знал, что никогда не сможет забыть эти мгновения. Раскинувшись на постели, Элинор смотрела на него, и в ее прекрасных глазах не было ни гнева, ни сожаления. Стащив с нее туфли, Брендан отшвырнул их в угол, потом принялся осторожно стягивать чулки, обнажая длинные, стройные ноги. Чулки полетели вслед за туфлями. И тут Брендан окончательно потерял голову. Раздвинув ей ноги, он с хриплым стоном осыпал их поцелуями. Губы его продвигались все выше, и вот он уже, раздвинув нежные складки, проник языком вглубь самой интимной части ее тела, дразня и соблазняя ее, не давая ей пощады, пока Элинор, задыхаясь, не выкрикнула его имя. Его имя! Вздрогнув, Брендан оторвался от нее, путаясь в одежде и нетерпеливо срывая ее с себя. Еще мгновение — и он уже был внутри ее, двигаясь с неистовством, которое был уже не в силах обуздать, сгорая от желания насладиться ею, остаться в ней навсегда и слишком хорошо зная, что его собственный неутолимый голод заставит его очень скоро взорваться. Брендан пытался справиться с собой, насытить ее и насытиться сам. А Элинор, казалось, сгорала в том же самом огне, что и он. Летела вместе с ним, подхваченная тем же вихрем страсти. Она не давала ему пощады и сама не просила о ней.
Брендан скрипнул зубами, замер на мгновение, и мир вокруг него будто взорвался. Блаженство охватило его, заставив забыть обо всем на свете. Он и до этого знал немало женщин — такова уж судьба воина и его награда, — но еще никогда не испытывал такого яростного, всесокрушающего наслаждения. Да, он знал немало женщин, но не таких, как эта. Мужчина должен утолить свой голод — такова жизнь. Женщина нужна ему, как хлеб, как воздух. А в темноте все они на одно лицо, цинично думал Брендан.
Но так было до того, как появилась она. И надо же было такому случиться, что именно эта женщина, в жилах которой текла голубая кровь, не могла принадлежать ему. Именно та, без которой он уже жить не мог, которую он полюбил.
Он лежал рядом, но душой и телом был по-прежнему в ней. Никогда ему не освободиться от нее, вдруг с угрюмой ясностью понял Брендан.
Элинор тяжело дышала, грудь ее вздымалась, тело было покрыто потом. Вдруг она повернулась к нему.
— Может, на самом деле я и не питаю к тебе ненависти…
Он ласково взъерошил ей волосы.
— Ты способна возненавидеть человека только за то, что он сражается за свою свободу?
— А почему ты считаешь, что подданные короля несвободны? Почему бы тебе, как многим твоим соплеменникам, не принести присягу Эдуарду и не жить в мире…