— Чили, говоришь? — пробормотал майор, кинув мгновенный взгляд на синеющие вдали горы. — Это что же, Кордильеры? Или Анды? — не помню, что у нас в северном Чили…
«У нас… — отметил про себя Горислав Борисович. — Он уже и Чили в мечтах присвоил. Тоже, иное, что-нибудь округляет».
Обоз, по-прежнему скреплённый в единое неповоротливое целое, спустился к воде. Никаких следов человека не удалось заметить и здесь, пересохшая глина была испещрена массой трёхпалых птичьих следов. Иные достигали пяди в длину, по форме очень напоминая отпечатки журавлиных лап, какие по осени можно во множестве видеть на клюквенных болотах. Вот только журавлиная лапа вдвое меньше.
— Ну и птички… — пробормотал возница, останавливая повозку у самого уреза воды. — Marabou geant.
Странно было слышать французские слова из уст парня, замаскированного под лапотного мужика и ловко управлявшегося с тележной упряжью. Впрочем, подивиться несоответствию никто не успел: вода в полупересохшем русле внезапно взбурлила, и длинное, облепленное грязью тело ринулось на берег, мгновенно подмяв переднюю лошадь. Животное даже не пыталось биться, оно было перекушено едва ли не пополам. Перед глазами Горислава Борисовича мелькнула вытянутая морда с гребёнкой беспорядочно насаженных зубов, плоская в костяных бляшках голова, потом брызги и шматки жидкой грязи залепили ему лицо, мешая видеть. Телега накренилась, вывалив Горислава Борисовича в прибрежную грязь. В следующую секунду ударили автоматы, разом несколько штук, так что звук их слился в сплошной гром.
Чудовищная рептилия и теперь не выпустила добычу. Упираясь вывернутыми лапами, она старалась отползти назад, утащив за собой убитую лошадь, но ременная сбруя покуда выдерживала рывки, а сволочить в воду весь обоз не сумел бы и трактор. Невыпряженные кони дико бились, люди кричали, автоматы извергали грохот, и лишь чудовищный, небывало огромный крокодил, давно уже насмерть пробуравленный сотнями пуль, продолжал молча оттаскивать истерзанные останки лошади.
Всего этого Горислав Борисович не видел. Он бежал прочь, на карачках, не имея ни сил, ни времени подняться на ноги. Ему хотелось лишь одного: оказаться как можно дальше отсюда, там, где нет ни крокодилов, ни автоматной пальбы.
Туман послушно сгустился, поглотив и людей, и двенадцатиметрового саркозуха, так неудачно заплывшего по весне в русло пересыхающей реки. Только очутившись в безвременьи, Горислав Борисович сумел выпрямиться, но и тогда он не прекратил одышливого старческого бега. В висках стучало, ноги подкашивались… долго так продолжаться не могло, возраст одолел панику, и, в конце концов, пришлось перейти на спотыкающийся шаг, а там и вовсе остановиться.