— Я с самого начала видел, что ты наш человек, и хотел привлечь тебя к проекту, но руководство сочло, что всех Савостиных нужно оставить в покое. Ничего не попишешь, у меня тоже есть начальство. Между прочим, прикинь, эти люди, отправляя меня изменять историю, прекрасно понимают, что себя самих они обрекают на небытие. Скорей всего, никто их них просто не родится, ведь революция и войны переболтали население страны, и большинство из нас произошли от браков, немыслимых в прежние времена. Во всяком случае, это касается городских жителей. И тем не менее нашлись люди, готовые пожертвовать собой ради блага России. Вот перед кем надо преклоняться, а не себя жалеть. Нам-то что, мы в любом случае свою жизнь сполна проживём, здесь ли, там… да хоть у динозавров. А каково тем, кто нас послал? Всю жизнь работать, добиться положения, власти, пусть не самой высокой, но ощутимой, а потом одним волевым решением отменить всё, даже не от власти отказаться, а просто вычеркнуть собственную жизнь ради того, чтобы кому-то, в этой реальности вовсе не родившемуся, жилось по-человечески. Я бы так не смог.
— Я тоже, — сказал Никита, перебирая вожжи. — Мне кажется, человек должен менять настоящее, а не прошлое своей страны. А то разохотимся переигрывать, и получится у нас не жизнь, а компьютерная игрушка.
— Ну и ну! — воскликнул майор. — От кого другого ждать таких слов, но не от тебя! Что ты в таком случае делаешь в двадцать первом веке? Тебе следует при царе-батюшке землю сошкой ковырять. А ты, однако, к нам приехал.
— Молодой был, глупый, — согласно произнёс Никита. — А как поисправлял историю в сопредельных странах, то и понял, где правда живёт. Не дело чужую судьбу перелопачивать, даже ради самой заманчивой идеи.
«Ради кружки молока», — невольно покаялся Горислав Борисович, молча слушавший спор.
— Ещё один правдолюбец на мою голову!… -проворчал майор. — Слушай, Савостин, если ты себя к девятнадцатому веку относишь, значит, тебе то время переделывать можно?
— Мне можно, а вам — нет.
— Ну ты крут! Кто ж тебя будет спрашивать? Мы ведь тоже туда навсегда уезжаем, возвращаться нам будет некуда, значит, девятнадцатый век и наше время тоже; в двадцать первом мы временно, уж прости за каламбур. Так что вернёмся домой, передохнём пару дней, снаряжение подправим и отправимся поновой. Теперь уже знаем, как это получается, так что второй раз крокодилам в зубы не въедем. А ты, чем философствовать зазря, давай лучше с нами. Я за тебя перед начальством поручусь. Ты человек бывалый, по туманной дороге хаживал не раз, да и Горислав Борисович, по всему видать, к твоему слову прислушивается, так что не придётся из него согласие клещами вытягивать. Мне проще, ему — легче, всем — хорошо. Ну как, едешь с нами?