С Чюдоем беседовали о здоровье, погодах, видах на урожай. О делах заговорили уже по дороге к дому.
— Из военкомата приходили, искали тебя, — произнёс Никита, глядя на дорогу, замутнённую туманом. — Я в город ездил, говорил с военкомом. На мать всё свалил, сказал, что бьётся она как не в себе, боится, что ты в Туркестан попадёшь, потому и спровадила тебя на заработки.
— Ругался военком?
— Вестимо, ругался. Но я обещал мать успокоить, а тебя, как приедешь, направить к нему.
— А он меня тут же загребёт.
— Куда? Призыв давно закончился, июль на дворе. У военкома отметишься, а в армию пойдёшь с осенним призывом. Но в город придётся скатать прямо сейчас.
Больше всего было Николке удивительно, что у крёстного он проскучал две недели, а дома прошло больше месяца. Знать о таком — знал, а как на себе испытал — странно стало.
— Хорошо, — согласился Николка, — съезжу. Заодно и в Москву сгоняю, дела у меня там.
— Ни хрена себе — заодно? — удивился Никита. — Это же пятьсот километров в один конец! Поезд у каждого столба стоит, чуть не сутки ехать.
— Я с дальнобойщиками, которые брус на стройбазу возят. Ночь в дороге, с утра уже в Москве, а вечером — обратно. Дёшево и сердито.
— Ты, я вижу, жук бывалый! И что тебе в Москве понадобилось?
— Много будешь знать, скоро состаришься, — важно ответил Никола. — В гости хочу сходить.
— Разгостевался ты, брат, — заметил Никита. — Из одних гостей да в другие. Ладно, валяй, пока бог грехам терпит.
Горислав Борисович сидел молча, благодушно слушал разговоры. Время от времени принимался клевать носом, потом вздрагивал, испуганно оглядывался. Вот уснёт он сейчас, и куда в таком разе приедут путешественники? Это всё равно, что шофёру за рулём уснуть; всей дороги останется до ближайшего кювета. Каков кювет на туманной дороге, Горислав Борисович не знал и не интересовался знать.
* * *
Максим Николкиному звонку обрадовался.
— Чего так долго не было?
— Как управился, так и приехал. У меня тоже не склад, чтобы зайти да взять. Такие вещи ещё поискать надо.
— Что привёз-то?
— Как и обещал, иконы. Семь штук. Очень старые, им лет по триста, не меньше. Ещё до раскола написаны.
На такую поживу Максим прилетел, бросив все свои дела. Доски оглядел и немедленно принялся названивать Никанору Павловичу. Очевидно, того тоже впечатлило известие о семи староверческих иконах, потому что уже через полчаса Максим с Николой сидели у знакомого эксперта, а в скором времени и сам Никанор Павлович подъехал.
Эксперт шлёпал жирными губами, бормотал своё: «Интересно, очень интересно!…» — на этот раз даже за микроскоп взялся, каждую икону по очереди обёртывал фланелью, осторожно зажимал в особую струбцинку и, развернув микроскоп, словно пулемёт на турели, разглядывал почему-то не саму икону, а её торец. Что-то смотрел в компьютере — и снова в микроскопе. Наконец, в очередной раз пропев своё «Интересно!…» — он выпрямился и гордо оглядел присутствующих.