Минула еще неделя, а почтальон все не приносил долгожданного письма. Окна комнат квартиры Стрельниковых выходили на Крюков канал, а кухни – во двор, похожий на множество других петербургских дворов. Маленький, замкнутый, посреди чахлый кустик сирени. Напротив – окна других квартир и огромная глухая стена соседнего дома. Маша теперь подолгу стояла, уставившись в эту безликую стену, в ожидании почтальона. Однажды Елизавета Дмитриевна, выйдя из квартиры, внезапно вернулась, держа в руках большой плотный конверт. Маша бросилась к матери и выхватила послание, но тотчас же крик досады вырвался из ее груди. Почерк на конверте был незнакомый, а письмо адресовано Стрельниковой-старшей. Елизавета Дмитриевна несказанно удивилась, так как получать письма ей было не от кого. Письмо было написано на большом листе шелковистой дорогой бумаги, украшенной по углам виньетками, баронесса Корхонэн приглашала подругу юности с дочерью навестить ее. Баронесса писала, что они с сыном всякий раз снимают апартаменты, наезжая в столицу, принимают кое-кого из старых знакомых и теперь хотели бы, чтобы Стрельниковы тоже оказали им честь и вошли в небольшой круг избранных друзей. Елизавета Дмитриевна так разволновалась, что решила никуда не ходить, и тут же присела в передней на стул, не выпуская письма из рук. Ее яркая беззаботная юность снова постучалась в дверь. Маша поспешно ушла в свою комнату, пытаясь отдалить предстоящую ссору. Мать так много в последнее время рассказывала о встрече с баронессой, о Смольном институте, о своей загубленной бедностью жизни, что, конечно же, она будет счастлива принять приглашение старой подруги. Маша же и помыслить не могла о том, чтобы отправиться куда-то веселиться, знакомиться с новыми людьми, наряжаться, улыбаться через силу. Но как отказать матери, чтобы не обидеть, не причинить боли? Когда Елизавета Дмитриевна вошла к ней, то при виде сияющего лица матери, у Маши не хватило духу перечить. Она уныло согласилась сопровождать Елизавету Дмитриевну, оговорив лишь, что она не может через силу сделаться веселой.
Елизавета Дмитриевна прямо ожила. В ней проснулась жажда деятельности. Приводя в порядок их нехитрый гардероб, она проявила чудеса изобретательности и вкуса. Маша недоумевала, к чему весь этот переполох, ведь это просто визит вежливости. Елизавета Дмитриевна ничего не говорила дочери, но в глубине души затаилась дикая, полусумасшедшая надежда. Ведь молодой барон Корхонэн неженат, вдруг да и приглянется ему Машенька? Тогда нищего офицеришку с его отвратительной мещанской родней в отставку! Может, это счастливый случай, судьба, поворот жизненного пути, который приведет к богатству и счастью? Тогда все прежние невзгоды зачтутся! Только бы девочка не закапризничала, не принялась упираться.