Цветков стукнул тростью по полу и крикнул:
- Это гадко! Изломанное, исковерканное создание! Вас надо презирать, и я должен стыдиться своего чувства! Да! Ваша ложь во все девять лет стоит у меня поперек горла, я терпел ее, но теперь - довольно! Довольно!
Из темного угла, где сидела Ольга Ивановна, послышался плач... Цветков замолчал и крякнул. Наступило молчание. Доктор медленно застегнул пальто и стал искать шляпу, которую он уронил, шагая.
- Я вышел из себя, - бормотал он, низко нагибаясь к полу. - Совсем выпустил из виду, что вам теперь не до меня... Бог знает, чего наговорил. Вы, Ольга, не обращайте внимания.
Он нашел шляпу и направился к темному углу.
- Я оскорбил вас, - сказал он тихим, нежным полушёпотом. - Но еще раз умоляю вас, Ольга. Скажите мне правду. Между нами не должна стоять ложь... Я проговорился, и вы теперь знаете, что Петров и Куровский не составляют для меня тайны. Стало быть, вам теперь легко сказать правду.
Ольга Ивановна подумала и, заметно колеблясь, сказала:
- Николай, я не лгу. Миша ваш.
- Боже мой, - простонал Цветков, - так я же вам скажу еще больше: у меня хранится ваше письмо к Петрову где вы называете его отцом Миши! Ольга, я знаю правду, но мне хочется слышать ее от вас! Слышите?
Ольга Ивановна не отвечала и продолжала плакать. Подождав ответа, Цветков пожал плечами и вышел. - Я завтра приеду, - крикнул он из передней. Всю дорогу, сидя в своей карете, он пожимал плечами и бормотал:
- Как жаль, что я не умею говорить! У меня нет дара убеждать и уверять. Очевидно, она не понимает меня, если лжет! Очевидно! Как же ей обьяснить? Как?