Черная блестящая жилка толщиной в два пальца пряталась в очень укромном месте – позади отколовшейся, но еще не упавшей скалы. С поверхности она уходила круто вниз, и мы сумели обнажить ее на полметра. Все выглядело типично – нефть просачивалась снизу по трещинам, и на пути ее образовался асфальт.
Мы обнаружили только одну жилку, хотя очень тщательно вдвоем осматривали овраг четыре дня подряд. О чем это говорило? О том ли, что нефти здесь мало, или о том, что мало просочилось наружу, все осталось под землей. Только бурение могло решить этот вопрос.
Итак, следы нефти нашлись. Это была большая удача. И блестящая победа теории Маринова, и просто удача. Ведь мы чуть не уплыли в низовья, и, если бы я не забыл соль, мы приехали бы в Москву с записями, но без убедительного, бесспорного, веского доказательства, без довода, который можно пощупать.
Но в асфальтовом овраге удачи наши кончились, как будто мы исчерпали лимит, отпущенный на все путешествие.
Выбираясь из оврага, Маринов поскользнулся и еще раз повредил себе ногу, на этот раз основательно. Мне пришлось тащить его на спине до самого берега. Боюсь, что я недостаточно ловко прыгал с камня на камень с этой ношей. Маринов несколько раз охнул, а он был на редкость терпеливый человек.
До реки мы доплелись затемно. Пришлось еще раз ночевать здесь. Пока я раскладывал костер, Маринов ожидал в сторонке. Нога у него разболелась не на шутку. Он крепился, только вздрагивал да скрипел зубами. Может быть, он растянул сухожилие, может быть, повредил опять кость. Мы не могли определить и, что еще хуже, не могли лечить самым простым способом – дать ноге полный покой.
Ночью было очень холодно. Раза три я вставал, чтобы подбросить дров в костер. Потом сидел у огня минут двадцать, впитывал тепло и только после этого решался снова лезть в спальный мешок.
А когда наконец пришел серый рассвет, померкли великолепные звезды и стало видно, что противоположный берег не сливается с небом, оказалось, что река стала.
К счастью, не совсем еще стала. У берегов Кельма оделась хрустящим, звонким льдом, но посредине, где течение было сильнее, вода еще не покорилась морозу. Открытое русло дымилось, как будто воду подогревали изнутри. Отколовшиеся льдины плыли там, шурша и царапая неподвижные борта.
Нельзя было терять ни минуты. Мы кое-как закусили сухой, слегка подогретой в золе олениной. Ледок был все еще тонкий, шесты ломали его без труда. Мы выбрались на фарватер. Его нетрудно было отыскать. Вода сама показывала, где идет главная струя.
Теперь плыть, плыть, плыть! Набирать километры.