Стоп. В темноте Мюриет поворачивает к ней лицо, изумленное, как луна.
— Но это ваша работа, все про людей узнавать. Вам это нравится, вы сами говорили. Правда?
— Правда.
— Ого. — Мюриет понижает голос. — Вы разве больше не любите свою работу?
— Иногда. В конце я узнаю кучу вещей о куче людей. Это бывает тяжело, узнавать секреты, и еще тяжелее их хранить.
— Я знаю.
— Откуда?
— Из-за Натана, — говорит Мюриет, думает вслух, голос ее растворяется в ночном воздухе.
— Из-за Натана. Но ведь он должен быть счастлив. Раз у него есть общий секрет с отцом. Он должен гордиться.
Молчание. Анне кажется, в лице Мюриет появилось что-то новое. Намек на сопротивление или беспокойство, словно что-то случилось с их разговором, с их беседой о закатах, и она почти поняла, что, но пока не совсем, не до конца.
— А он несчастлив?
— Нет. — Голос затихает. — Холодно. Я хочу в дом.
— Еще минуту, — говорит Анна, и если бы кто-нибудь видел ее сейчас, то заметил бы ее взгляд. Взгляд инспектора — не холодный, или враждебный, или жестокий, но мягкий, внимательный и ясный. Так хирург смотрит на яремную вену.
Она же инспектор, в конце концов. Она уже некоторое время допрашивает Мюриет и сознает это, даже если девочка не подозревает. Анна потратила треть своей жизни, добывая информацию, она это умеет и ни секунды не сомневается: тут есть что выяснять.
По крайней мере, еще один секрет ей хочется узнать и сохранить, если сможет, если сумеет. Не для Налоговой, она здесь не как Налоговая. Она здесь сама по себе. Она хочет понять Джона Лоу для себя.
— Я говорила с Аннели. Она сказала мне, почему Натан тогда плавал.
— Она не знает, почему. Почему?
— Из-за Хелен.
— А еще?
— Так он вредит себе.
— Он не вредит себе. — Праведное негодование. — Вранье.
— Так она сказала. Она сказала, что он меняет лечение.
— Да, но…
— Она сказала, что это началось прошлым летом.
— Да, но все в порядке, потому что он знает, как это делать, это эксперимент, он все в этом понимает, он все рассчитал…
— Мюриет, — говорит она, — он мог умереть. — И это правда, конечно. Правдивый шантаж, и правда не делает его лучше. Только эффективнее.
И все же на какой-то миг она думает, что неправильно рассчитала время. Проходит несколько секунд, прежде чем девочка смотрит на нее, удрученно сморщив лицо:
— Что вы сделаете?
— Узнаю, почему он грустный.
— Вы опять сделаете его счастливым?
Она почти говорит «да». Слово застывает на губах.
— Я не могу обещать.
— Но вы попытаетесь? Обещайте попробовать.
— Я попробую, — говорит она. — Обещаю. Где он?
— Прячется, — отвечает Мюриет, и не добавляет —