Подобный подвиг старчества на приходе принял на себя и отец Севастиан Фомин. Его община в Большой Михайловке стала важным религиозным центром всего Казахстана. К старцу приезжали освободившиеся из лагерей священники, иноки и миряне, устраивались в поселке. Сиротам и вдовам старец покупал домики в поселке Мелькомбинат, часто приезжал туда, опекал их. Он говорил, что у него “в Михайловке – Оптина, в Мелькомбинате – скит”. С каждым годом его община росла.
В 1957 году архиепископ Петропавловский и Кустанайский Иосиф (Чернов) возвел отца Севастиана в сан архимандрита. Старец воспринял это со смирением. Как-то после службы, держа в руках митру, он сказал:
– Вот митра. Вы думаете, она спасет? Спасут только добрые дела по вере.
Как и в храме Святителя Николая в Кленниках, службы в Михайловке шли долго, неспешно, как в настоящем монастыре. Церковный устав соблюдался неукоснительно, не было никаких пропусков и сокращений. С Херувимской песни и до конца литургии запрещалось всякое движение в храме. Хор состоял из монахинь, которых отец Севастиан научил оптинскому напеву, – он вообще старался возродить в своей общине дух пустыни.
Ездить по святым местам он никого не благословлял. Говорил: “Здесь у нас и Лавра, и Почаев, и Оптина. В церкви службы идут – все здесь есть”. Если кто-то собирался переезжать, отговаривал: “Никуда не ездите, везде будут бедствия, везде – нестроения, а Караганду только краешком заденет”.
Многие знали о его прозорливости, но сам старец по примеру своих оптинских учителей этот дар скрывал. Иной раз, когда его прямо о чем-то спрашивали, говорил: “А мне откуда знать? Я же не пророк!” И часто при этом хмурился.
В 1958 году одной из его прихожанок нужно было ехать в Москву. С местами на поезд было трудно, и она всю ночь просидела на станции, но к утру получила билет. Вот ее рассказ о том, что случилось дальше:
“На следующий день я поехала к отцу Севастиану. Он встретил меня, улыбаясь: „Достали билет? Хорошо, хорошо. Отслужим молебен о путешествующих. А на какой день билет?“ – „На среду, батюшка“. Он поднял глаза и стал смотреть вверх. Вдруг он насупился, перевел глаза на меня и сказал строго: „Нечего торопиться. Рано еще ехать в среду“. – „Как рано, батюшка? У меня же отпуск начинается, мне надо успеть вернуться, мне билет с такой мукой достался!“ Батюшка совсем нахмурился: „Надо продать этот билет. Поезжайте на станцию и сдайте билет“. – „Да не могу я этого сделать, батюшка, нельзя мне откладывать“. – „Я велю сдать билет! Сегодня же сдать билет, слышите!“ – и батюшка в сердцах топнул на меня ногой. Я опомнилась: „Простите, батюшка, благословите, сейчас поеду и сдам“. – „Да, сейчас поезжайте и оттуда вернитесь ко мне, еще застанете службу“, – сказал батюшка, благословляя меня. Никогда еще батюшка не был таким требовательным со мной.