Исповедников старец принимал, сидя в кресле. Он стал меньше говорить с приходящими и всех принимать уже не мог. Не отказывал только приезжим из других городов, но потом и с ними стал сокращать беседы.
Все чаще он напоминал владыке о своем желании уйти за штат, но всякий раз получал ответ: “Служить до смерти”.
С января 1966 года его здоровье сильно ухудшилось. Больше всего старца угнетало, что ему стало трудно служить литургию: он часто кашлял и задыхался во время богослужения. Врачи предложили делать уколы перед службой – он согласился. Теперь, после укола и кратковременного отдыха, он мог, хотя и с трудом, служить. Послушники относили его в храм в кресле, сделанном из алюминиевых трубок.
– Как же мы будем жить без вас? – все чаще спрашивали его духовные дети.
Он даже сердился:
– А кто я? Бог был, есть и будет! Кто имеет веру в Бога, тот, хотя за тысячи километров от меня будет жить, и спасется. А кто держится за подол моей рясы, а страха Божия не имеет, не получит спасения.
В конце марта он почувствовал, что смерть близка – никогда еще ему не было так плохо. 2 апреля он сидел у окна, смотрел, как люди с вербами идут в церковь.
– Народ собирается ко всенощной, – сказал он, – а мне надо собираться к отцам и праотцам, к дедам и прадедам.
В Пасхальную ночь 10 апреля он хотел, чтобы его перенесли в церковь, но не смог подняться. Отцу Севастиану сделали укол, его одели, и мальчики-послушники понесли его в церковь…
Во вторник Пасхи он внезапно почувствовал себя лучше и вышел к народу.
– Прощайте, мои дорогие, ухожу я от вас. Простите меня, если чем огорчил кого из вас. Ради Христа простите. Прошу вас об одном, об одном умоляю, одного требую: любите друг друга. Я – недостойный и грешный, но много любви и милости у Господа. На Него уповаю. И если удостоит меня Господь светлой обители, буду молиться о вас неустанно и скажу: “Господи! Я ведь не один, со мною чада мои. Не могу я войти без них, не могу один находиться в светлой Твоей обители. Они мне поручены Тобою… я без них не могу”.
Он хотел поклониться, но не смог, только наклонил голову. Мальчики подхватили его под руки и унесли в алтарь…
Поздно вечером, когда врач делал ему внутривенное вливание, старец сказал:
– Вот, врач мой дорогой, старый мой врач. Трудно мне и слово вымолвить, а сказать вам хочу. Вот язык не ворочается, сухо все во рту, все болит. Иголкой точки не найти, где не болело бы. Ноги уже не держат меня, во всем теле такая слабость, даже веки трудно поднять. А голова ясная, чистая, мысль течет четко, глубоко и спокойно. Чтобы сознание затемнялось или изменялось – нет. Лежу и думаю: значит, мысль от тела не зависит. И мозг – тело. В моем теле уже не было бы сил для мысли. Мысли из души идут. Теперь это понятно стало. Вот, слава Господу, насилу сказал вам это.