«Один год, это слишком много я себе отмерил, – подумал он, делая приседания и наклоны, чтобы хоть как-то согреться. – Или я вырвусь на свободу в ближайшие недели, хотя бы до конца лета, и тогда… поквитаюсь кое с кем, или сдохну в лагерной робе от автоматной очереди охранника. Либо, что верней всего, от удара заточкой…»
Постепенно глаза приспособились к крайне скудному освещению. Непонятно, как наказанные отсидкой в карцере зэки умудрялись проносить сюда хоть что-то, что можно было бы использовать в качестве инструмента. Хотя… карябать краску на стене можно и пуговицей, оторванной от куртки тюремной робы, так что это не проблема. Как бы то ни было, многие, если и не большинство из сидевших здесь, старались оставить какую-то память о себе или же скрасить долгие часы отсидки хоть каким – то занятием.
НЕДОЛГО МУЗЫКА ИГРАЛА, НЕДОЛГО ФРАЕР ТАНЦЕВАЛ
ДЕНЬ ОТСИДКИ – МЕСЯЦ ЗДОРОВЬЯ
УЖИН – НЕ НУЖЕН
СНЯВШИ ГОЛОВУ, ПО ВОЛОСАМ НЕ ПЛАЧУТ
Прочтя эти наполненные известной философичностью изречения, Анохин криво усмехнулся.
Разве он мог предположить в своей прежней жизни, что ему суждено оказаться в этой преисподней, в тюремном карцере, сохранившемся, очевидно, в своем первозданном виде еще со времен Сталина, ГУЛАГа и жертв политических репрессий?
Однажды, в палате хирургического отделения владикавказского госпиталя, где ему делали операцию после ранения под Аргуном, ему приблазнилось, прибредилось, что он попал в плен к чеченам и что чехи сунули его в зиндан; но потом как-то выяснилось, что никакая это не подземная тюрьма, а узкий, тесный бетонный колодец, где человек мог уместиться лишь стоя, вытянув руки по швам… Какие-то люди замуровали колодец-зиндан, ну а он, как казалось ему тогда, остался там лежать навсегда. Вернее, стоять – руки по швам, – в этой каменной могиле, затерявшейся где-то в северных отрогах Кавказских гор…
Но то был сон, кошмар, галлюцинации, возникшие в мозгу под воздействием промедола или морфия. Даже если бы его не ранили под Аргуном, а убили, как убивали многих на этой войне, русских и чеченцев, и даже если бы он угодил в плен к вайнахам, как это случалось с ранеными и контужеными солдатами и офицерами федеральных войск, и ему суждено было бы заживо гнить в выкопанной в земле яме, то на это имелись бы какие-то понятные причины. Все случившееся с ним можно было бы объяснить тем, что он пришел туда с оружием – «на войне как на войне»…
Но зачем, почему, за что, по какой причине он оказался здесь, в тюремном карцере Вятского СИЗО? А еще раньше в переполненной камере Бутырки, этой печально известной тюрьмы, расположенной в Москве, столице государства, целостность, да и само существование которого такие, как Сергей Анохин, защищали как могли и вопреки всему с оружием в руках?