– Какие же доказательства?
– Доказательства должны заключаться в известных
шагах… Конечно, война не время для коренных реформ,
но кое-что можно сделать и теперь… Должно быть как
бы вступление на путь свободы… Будем ли мы и в этом
согласны?.
Теперь уже я ответил не сразу. Но все же ответил:
– Лично я думаю, как Алексей Толстой: «Есть мужик и мужик. Коль мужик не пропьет урожаю, я того мужика уважаю».
– что это значит?
– Это значит: насколько народ 1905 года, усвоивший пораженческую психологию, с моей точки зрения, не заслуживал ничего, кроме репрессий, настолько Россия 1915 года, о которой можно сказать словами того же Толстого – «иже кровь в непрестанных боях за тя, аки воду, лиях и лиях», – заслуживает вступления на путь свободы.
* * *
Этот разговор мог бы служить прологом к тому, что впоследствии получило название Прогрессивный блок, который его враги прозвали «желтый блок».
* * *
Шесть фракций (кадеты, прогрессисты, левые октябристы, октябристы-земцы, центр и националисты-прогрессисты) Государственной думы и часть Государственного совета объединились на весьма скромных «реформах», которые могли бы рассматриваться как «вступление на путь»…
Этими словами и был выражен в «великой хартии блока» (письменное соглашение фракций) абзац, имевший серьезное политическое значение:
«Вступление на путь отмены ограничительных в отношении евреев законов»…
* * *
Однако этот пункт, даже в таком виде, был тяжел для правого крыла блока. И сколько раз эти белые колонны видели наши лица, сугубо озабоченные из-за «еврейского вопроса»…
Мы понимали, что кадеты не могут не сказать что-нибудь на эту тему. Мы даже ценили это «вступление на путь», которое звучало так мягко… С другой стороны, и по существу нельзя было не видеть разницу в теперешнем поведении руководящего еврейства сравнительно с 1905 годом.
Тогда они поставили свою ставку на пораженчество и революцию… И проиграли. Результатом этой политики были погромы и обновленная суровость административной практики. Теперь же руководящее еврейство поставило ставку на «патриотизм»… Вся русская печать (а ведь она на три четверти была еврейская) требовала войны «до победного конца»… Этого нельзя было не заметить, и на это следовало ответить обнадеживающим жестом.
Но, боже мой, как это было трудно. На фронте развивалась сумасшедшая «шпиономания» , от которой мутились головы и в Государственной думе. Люди не понимали, что «фронтовые жиды» не перестанут шпионить, если крепче поприжать «тыловых». Не понимали и того, что эти тыловые держат в своих руках грозное оружие – прессу, которой в момент напряжения всех сил Государства меньше всего можно пренебрегать.