— Ясно, — протянула Валя. — Теперь вам такому можно идти на очень сомнительный результат. Какой угодно риск, пусть все сто против одного
— вдруг да выйдет. Вот как вы себя цените. А о близких вам людях — о жене, о друзьях — подумали?
— Подумал. Жена, друзья — это геолога Александрова, которого уже нет, и только вопрос времени, на сколько у кого хватит памяти.
Валя, словно подхлестнутая, отстранилась от геолога:
— Вот как! Спасибо, отблагодарили! А я сейчас кто? И впредь буду то же, не беспокойтесь!..
— Поймите меня верно, Валя. Если я выиграю этот один шанс… тогда… Ведь я человек самый обыкновенный, со слабостями, и мне нужно выздороветь… душевно. Посмотрите на меня — разве вы не видите, после какой я передряги?
Валя опять залилась краской и вдруг обняла Александрова, всхлипнула и, стыдясь своего порыва, бросилась в машину.
— Я приеду… когда дадите знать… Только, только… берегите себя, как сможете… Я хочу сказать, чтобы вы не смели нарочно…
— Обещаю вам. Валя! — твердо ответил геолог. — Только куда же вы? Сейчас будем чай пить, потом отдохнуть надо.
— Не надо! Боюсь, что просрочила я путевку. И…я, я… реветь буду! — заключила молодая женщина, прикрывая глаза; на руль закапали слезы.
Зафырчал мотор, и не успел геолог двинуться, как машина развернулась и умчалась по извилистой тропе в заросли. Александров долго смотрел ей вслед, слушая замирающий вдали шум мотора.
Хозяин зимовья решился нарушить этикет, заговорив первым:
— Зачем ссорились? Шибко худо получилось — машина уехал, ты остался… Что делать будем? А я чай готовил! Почему не приказал бабе оставайся?
Геолог успокоил лесника. Выпив положенный чай, Александров повалился на нары и забылся тяжелым сном. Он проснулся, когда солнце уже садилось. Дверь в зимовье была открыта. Пучок багульника, тлевший на угольях в старом тазу, распространял резкий аромат, оборонявший спавшего геолога от комаров. Хозяин сидел на пороге с деревянной, окованной медью трубкой в зубах и смотрел на юг. Там громоздились тяжелые тучи, густо-лиловые в свете зари. Сеть далеких молний внезапно зазмеилась в лиловых громадах. Как будто из-под земли донесся дальний раскат, и в нем было столько угрозы, что Александров вздрогнул. Устремленное вдаль лицо лесника было бесстрастно и так неподвижно, что казалось в сумерках деревянным. Даже трубка не дымилась, крепко зажатая в лежавшей на колене руке. Александров подполз к двери. Хозяин зажег погасшую трубку и поднес спичку к папиросе геолога. Оба молча курили, пока Александров не решился наконец задать важный вопрос о коне для поездки к перевалу. Непроницаемо-темные глаза хозяина тщательно оглядели гостя.