– Живой не дамся!..
Щелкнул замок. Стало тихо. В прихожей заговорили вполголоса, хлопнула дверь, и вернулся Сашка. Он был совершенно белый, с белыми вытаращенными глазами. Он держал обеими руками телеграмму, в правой руке у него трясся наган.
– Почтальон, – сказал он, усмехаясь. – От мамы. Беспокоится, что не пишу.
Он посмотрел на наган и сунул его в карман пижамы.
– Здорово я его напугал, – сказал он.
Григорий молчал.
***
Спать хотелось невыносимо. Только спать, и больше ничего. Не было больше ни тоски, ни ярости. Глаза сами собой съезжались к переносице, веки опускались, точки и крапинки на серой стене таяли и расплывались. И сейчас же возникала смеющаяся Валькина мордочка… Медленные снежинки в свете фонарей… Большая карта Испании – немецкая карта – и заскорузлый палец баварца Шмидта чертил грязным ногтем кривые линии поперек голубой ленты Эбро… Что там было, на Эбро? Что-то очень плохое или хорошее – надо только подумать и вспомнить. Но думать не хочется. Хочется спать.
Григорий качнулся и ударился лбом в стену. Следователь спокойно сказал:
– Стоять смирно, ты…
Григорий стоял спиной к следователю. Он смотрел в стену, выкрашенную серой краской, и слушал, как следователь шуршит бумагами, зевает, скрипит креслом. В кабинете было тепло, пахло табачным дымом. Хорошо бы убить следователя, подумал Григорий. И лечь спать прямо здесь, на полу. Закрыть глаза, растянуться и заснуть. Хоть на час. Хоть на четверть часа. Дверь приоткрылась, кто-то сказал:
– Угости папироской. Все, понимаешь, выкурил.
Следователь сказал:
– Бери.
Кто-то почти бесшумно прошел за спиной и остановился у стола.
– «Беломор»? А «Казбека» нет?
– Я только «Беломор» признаю, – сказал следователь. – От «Казбека» у меня кашель.
Чиркнула спичка. Кто-то сказал:
– Спасибо. Домой, понимаешь, собрался, хватился – папиросы кончились. Может, дашь парочку про запас? Магазины еще закрыты.
– Бери, – сказал следователь.
– Спасибо. Молчит?
– Молчит. Упорный попался, сука.
– Ну, я пошел. Пока.
– Пока.
Кто-то почти бесшумно прошел за спиной, дверь открылась и закрылась. Следователь громко, с прискуливанием, зевнул и опять зашуршал бумагами. Как ему не надоест, подумал вдруг Григорий. Неужели он не понимает, что все это – страшная ошибка? Лес рубят – щепки летят. Я – щепка. Нет, конечно, он не знает, что я – только щепка. Он уверен, что я фашист, изменник родины… Как это все они спрашивают: «Расскажите о ваших связях в Испании». Мои связи в Испании… Если бы ты побывал в Испании, ты бы сдох от страха, подумал Григорий. Или нет? Может быть, ты тоже сидел за валуном и торопливо тянул замусоленный окурок, и смотрел, как догорает фашистская танкетка, и трясущимися руками ощупывал горячий ствол карабина… И теперь, озлобленный, творишь суд и расправу? Но мне-то каково? Каждый день, каждый день, и этому не видно конца, и кажется, что вот-вот сойдешь с ума…