Нынешним утром Борис, оставленный Горецким под присмотром Саенко, сначала выспался, потом вымылся горячей водой, сокрушаясь, что не может пойти в турецкие бани, после чего с аппетитом позавтракал, вернее, если считать по времени, то пообедал. Еду Саенко принес из ресторана. И хоть денщик по-прежнему ворчал и сокрушался, что еда не такая как в России, Борис был не в претензии. После еды он почитал газету, повалялся немного на низком турецком диване, а потом заскучал.
– Эх, Саенко, там такие дела творятся, а мы с тобой тут сидим, как в тюрьме.
– Аркадий Петрович без вас управится, – ворчливо ответил Саенко, уже чувствуя, к чему склоняет его Борис.
– Да в том-то и дело, что полковник сегодня другими делами занят! – закричал Борис, расслышав в словах Саенко некоторое колебание. – Ведь опять эта Гюзель английских агентов вокруг пальца обведет. Уже раз так было! И человек, что за ней стоит, успеет скрыться. А мне что тогда – так и сидеть тут у Горецкого, носу не высовывать?
– Англичане – да, англичане – народ сомнительный, – согласился Саенко. – Дамочка-то шустрая, шельма! Вполне возможна такая вещь…
– Стало быть, что вчера Аркадий Петрович говорил? Всех в том доме, куда меня привезли, уже взяли, там, куда собирались везти – тоже, только главный ушел. Осталась Гюзель одна… И куда она ходила вчера ночью? В госпиталь святой Агнессы, – сам себе ответил Борис. – Вот и едем сейчас туда – походим, посмотрим.
– Чего впустую-то ноги стаптывать? – заупрямился вдруг Саенко, которому Горецкий утром строго-настрого запретил выпускать Бориса из дома.
– Не впустую, чувствую я, что не зря мы туда поедем, интуиция у меня.
На такое умное слово Саенко не нашелся, что ответить.
И они отправились в госпиталь святой Агнессы. Войдя в здание госпиталя, Саенко сразу же стянул откуда-то белый халат санитара, а Борису наскоро замотал лицо бинтом, чтобы не узнали. На них никто не обращал внимания, потому что в госпитале царило чисто французское столпотворение. Ходячие больные шатались взад и вперед по коридорам, везде было шумно, пыльно и пахло человеческим несчастьем и болезнями. Саенко, глядя на такое безобразие, употребил более сильное слово.
Вдруг Борис остановился и дернул Саенко за руку, заметив мужчину и женщину, которые сопровождали доктора, шагавшего по коридору с деловым и озабоченным видом. Борис подивился на неказистое платьице, но Гюзель в нем узнал безошибочно. Достать каталку и простыню для Саенко не составило труда.
Доктор ван Гулль, ни слова, конечно, не понимавший по-русски, очнулся от звука человеческих голосов и прежде всего с уважением посмотрел на внушительный костыль в мощной руке Саенко.