Женщина вынула изо рта булавку, сунула ее куда-то в область затылка и только было открыла рот, как вдруг из глубины комнаты раздался звериный рык:
– Не мадемуазель, а мадам! Женщина повернулась, давая Горецкому разглядеть остальную часть комнаты, где возле дивана, обитого когда-то полосатой, а теперь совершенно вылинявшей тканью, стоял низенький толстячок в таком же полосатом, как обивка дивана, халате. Он страшно вращал глазами, волосы воинственно курчавились вокруг круглой плеши.
– Кто этот мосье? – крикнул он, театрально взмахнув рукой.
Его жена пожала плечами.
– Прошу прощения, мадам, – заторопился Горецкий, – я бы хотел с вами побеседовать об одном очень важном деле…
– Что вы себе позволяете? – завопил толстяк. – Что вам угодно от моей жены?
Женщина вдруг повернулась к Горецкому, округлила глаза и прижала палец к губам.
– Я тороплюсь в театр, – громко сказала она.
– Я охотно вас провожу! – обрадовался Горецкий.
– Но позвольте… – надрывался толстяк.
Тогда Горецкий сунул ему под нос свои неотразимые документы. К тому времени, когда до несчастного мужа хорошенькой француженки дошло, что к нему пришли из полиции, его жены и полковника Горецкого в комнате уже не было.
– Я сразу поняла, что вы по делу, – оживленно заговорила Нинетт, когда они вышли на улицу.
– И вы догадываетесь, по какому? – улыбнулся полковник.
– Ох, – простонала она, – разумеется, это из-за убийства того ростовщика. Наверняка, кто-то мог видеть меня, когда я приходила в тот роковой день.
– Вы не ошиблись, сударыня, – Горецкий взял Нинетт под руку и подтолкнул к двери небольшой, но уютной кофейни, – не откажите побеседовать со мной здесь.
Она вздохнула, но вошла внутрь.
– Итак, кто же меня видел в день, когда убили этого несносного старикашку? – начала Нинетт, как истая француженка сразу беря быка за рога.
– Никто вас не видел, я сам догадался, – улыбаясь, произнес Горецкий. – И если вы сейчас откровенно ответите на мои вопросы, муж не узнает, что вы закладывали ростовщику золотое кольцо с топазом.
– Муж не должен знать, что оно вообще у меня есть! – с досадой воскликнула Нинетт.
– Итак, в тот день вы встали пораньше и тайком от мужа побежали выкупать свое колечко, – начал Горецкий. – Поймите, сударыня, мне совершенно неинтересно, откуда вы взяли на это деньги и кто вам их дал.
– В таком случае – да, я действительно пришла утром выкупать кольцо. Я дождалась, когда его служанка, эта старая карга, уйдет на базар, и постучала.
– Он сам открыл вам дверь?
– Разумеется, в доме больше никого не было. Он не очень-то обрадовался, когда меня увидел – еще бы, он-то небось думал, что я не приду, и кольцо достанется ему. Но все же провел меня в лавку и стал рыться в своих дурацких книгах. А я достала деньги и ждала, когда он отдаст мне кольцо. Но этот мерзкий старый жулик вдруг покачал головой и заявил, что я просрочила. Почему, интересно знать? Да потому, что я отдавала кольцо в залог двадцатого января на тридцать дней. А сегодня двадцатое февраля. Но я, видите ли, забыла, что в январе не тридцать дней, а тридцать один. Стало быть, срок уплаты прошел, и кольцо он мне не отдаст.