джем,
мое карри» – смущал всех и размывал линию фронта своей постоянной сменой костюмов.
Маммачи пыталась предостеречь Чакко. Он выслушивал ее, но слова ее не доходили до него по-настоящему. Поэтому, оставаясь глухим к зачаточному ропоту недовольства на предприятии «Райские соленья», Чакко по-прежнему играл в «товарищей» и репетировал революцию.
В ту ночь, лежа на узкой гостиничной кровати, он сонно размышлял о том, как бы ему опередить товарища Пиллея и объединить свой персонал в некий частный профсоюз. Он бы проводил у них выборы. Заставлял их голосовать. Они бы сменяли друг друга на выборных должностях. Он ухмыльнулся, представив себе переговоры за круглым столом с товарищем Сумати или, еще лучше, с товарищем Люсикутти, у которой волосы гораздо пышнее.
Его мысли вернулись к Маргарет-кочамме и Софи-моль. Ему до того стянуло грудь жестокими ремнями любви, что трудно стало дышать. Он лежал без сна и считал часы до отъезда в аэропорт.
На другой кровати спали, обхватив друг друга руками, его племянник и племянница. Горячий близнец и холодный близнец. Он и Она. Мы и Нас. Не сказать, чтобы совершенно нечувствительные к предвестникам беды и всего, что ждало своего часа.
Им снилась их река.
И наклоненные к ней пальмы, глядящие очами кокосов на скользящие мимо лодки. Утром вверх по течению. Вечером вниз по течению. И глухой печальный стук бамбуковых шестов, ударяющихся о темные, просмоленные лодочные борта.
Она теплая, эта вода. Серо-зеленая. Как волнистый шелк.
В ней рыбы.
В ней деревья и небо.
А ночами в ней – расколотая желтая луна.
Устав от ожидания, запахи ужина выбрались из занавесок и выскользнули через окна «Морской королевы» наружу, чтобы плясать до утра над пахнущей ужином морской ширью.
Было без десяти два ночи.
Много лет спустя река встретила вернувшуюся Рахель загробной улыбкой оголенного черепа, дырами на месте зубов и вялым шевеленьем руки, приподнятой с больничной кровати.
Две вещи произошло.
Река обмелела. И Рахель стала взрослой.
Ради голосов влиятельного рисоводческого лобби ниже по течению была выстроена плотина, регулирующая приток соленой воды из лагун, соединенных с Аравийским морем. Это позволило снимать вместо одного по два урожая в год. За добавочный рис расплатились рекой.
Хотя стоял июнь и шли дожди, она теперь была лишь ненамного полноводней дренажной канавы. Тонкая, утомленно колышущаяся лента мутной воды меж глинистых берегов, кое-где украшенная косыми продолговатыми блестками мертвой рыбы. Реку заполонили водоросли – разросшиеся, извивающиеся под водой густыми пучками бурых щупалец. По ней ходили взад-вперед бронзовокрылые яканы. Безошибочно шагали с растения на растение длиннопалыми лапками.