– Кое-что, – мысленно злобствуя, рапортовал я. – Через две недели из Самарканда придут ответы на некоторые мои вопросы. Я знаю, что эти убийцы как-то связаны с одной женщиной, о которой ходят очень неприятные легенды. Я иду по ее следу (тут я, так же мысленно, восхитился собственной наглостью). Очень много разговоров среди раненых, в той самой больнице. Но придется долго разбираться, кто из них что-то знает, а кто просто болтает. А еще, если меня когда-нибудь позовет на беседу этот ваш Абу Муслим, я попросту спрошу его, что он об этой женщине и этих убийцах знает, и посмотрим, что он ответит.
Тут Бармак откинулся на подушки и долго рассматривал меня глазами, в которых читалась просто-таки детская радость. Затем сложил губы в улыбку верблюжонка и посоветовал:
– Спросите его только про женщину. (Это мне, конечно, понравилось, потому что убийцы казались уже не столь важными.) Скажите ему, что это у вас что-то очень личное. Потому что прямо говорить ему про убийц… после известных вам событий у него под носом, на той площади… может быть неправильно. Он, знаете ли, очень чувствителен.
И завершил обед Бармак опять же таким образом, чтобы вызвать у меня как можно больше раздражения:
– Дорогой мой Маниах, я хочу еще раз извиниться, что отвлек вас на беседу с Абу Джафаром, то есть Мансуром, то есть… вы знаете все его имена. Вам очень полезно было с ним познакомиться, вы постепенно это поймете. И он вам очень признателен за разговор. Настолько признателен, что теперь приглашает вас на свою проповедь. Я знаю, что в отличие от вашего брата вы не очень хорошо относитесь к храмам именно этого пророка, но вы же сами заявляли, что неважно, в каком храме говорить с тем же самым богом, который у нас один на весь мир. Так вот, уж зайдите завтра перед закатом в главный масджид этого города. Это будет пятница, очень важный день. Посидите, послушаете, отдохнете – да и вообще, если уж вы тут живете прямо в крепости, то показываться в этом храме – просто вопрос хорошего, знаете ли, тона. Это будет правильно воспринято. Все знают, что я – закоренелый и неисправимый поклонник совсем других пророков, но я же там, в этом масджиде, буду…
В общем, у меня появлялось все более сильное чувство, что работы (и каких-то уже совсем посторонних дел) становится все больше. Причем самые разные люди меня попросту заставляют ее делать – а я сам очень плохо понимаю, почему должен им уступать.
И тем более – почему я должен ходить в чужой, очень чужой храм и слушать там какого-то Абу Джафара. Даже если одна из его кличек, «Мансур», означает «победитель».