– Посмотри, Хашим, что такое выходец из хорошей семьи, – слышал я сквозь стук сердца молодой голос сзади себя. – Он даже не дернул щекой, увидев тебя. Маниах, перед тобой человек, который хотел слишком много знать. Колдовство, однако, до добра не доводит. Ты думаешь, что он случайно упал лицом в огонь. Но на самом деле перед нами человек, изучавший тайны алхимии. Слил две жидкости вместе, нагнулся посмотреть, не вылезут ли оттуда мелкие иблисы – а тут пена бросилась ему в лицо… Вот теперь носит на солнцепеке эту женскую тряпку – иначе солнце сожжет его за миг… И занят у нас тут этими самыми делами, о которых ты только что заговорил…
Я молчал.
– Хашим, что ты скажешь на то, чтобы потом – попозже – отдать моему другу Маниаху женщину по имени… как там?
– Заргису. Или просто Гису, – сказал я, стараясь, чтобы мой голос не дрожал.
Жуткий глаз Хашима встретился с взглядом Абу Муслима. Казалось, что эти двое как бы молча переговаривались друг с другом.
– Мы с Хашимом хорошо понимаем друг друга без слов, верно? – вдруг звонко рассмеялся юный полководец. – Что ж, придет время – если нам всем очень повезет, – и ты ее получишь.
– Живой, целой, какой есть, – уточнил я, не в силах отвести глаз от лица демона.
– Хашим, он тоже хочет попасть в небесный сад, – залился счастливым смехом Абу Муслим. – Что ж, будем знать. А теперь, друзья, вы оба быстро выходите отсюда, а кое-кто другой быстро входит, раз уж я оказался когда-то негоден даже для кастрации… Маниах, еще раз – спасибо, спасибо, мой друг.
Я вышел на палящее солнце, к гомону голосов, звону металла и перестуку копыт.
Что же только что произошло? Что мне пообещали? Всего лишь то, что если Хашим и, как я понимаю, возглавляемое им тайное ведомство Абу Муслима раскроет-таки всю сеть «преступивших смерть», то мне отдадут то, о чем я просил? Что ж, и это неплохо.
Но остается вопрос-как случилось, что этот жуткий человек нагрянул со своими насильниками в дом Адижера, как только я там появился?
Я потряс головой в недоумении и оглянулся.
Иранская принцесса, юная, с носом орлицы, состоящая как бы из одних изломанных углов, решительным шагом приближалась к шатру Абу Муслима. Вот она, делая вид, что не замечает устремленных на нее десятков жадно-восхищенных взглядов, остановилась, нервно повела плечами и, нагнувшись, откинула полог.
А уходящий от шатра Хашим, наоборот, опустил на страшное лицо полупрозрачную ткань.
И еще одна сцена, самая странная из всех. Долгая поездка по изнуряющей жаре, молчание Юкука, всем своим видом показывавшего, что не надо было главе дома Маниахов брать на себя такую работу, не положенную ему по чину. Долгие разговоры с крестьянами, которых я еле понимал, – а вот Юкук спокойно хрипел им какие-то непонятные слова, которые, видимо, только в Хорасане и услышишь. Наконец, долгая извилистая тропа среди сухих кустарников; Юкук, все чаще останавливающий коня и прислушивающийся, а также все чаще посматривающий на землю перед собой. Полная тишина, никаких разговоров.