– Па-и-ри-дезо, – отзывается маленькая рыжеволосая девочка, споткнувшись на долю мгновения на букве «р» и выговорив ее горлом.
Дальше происходит одна очень неприятная история. Начинает ее, естественно, братец, восхищенно зажмурившийся и заявивший:
– Гису, это слишком красивый язык, чтобы он доставался тебе одной.
– Но это мой язык, – возразила она, подумав.
– А теперь будет и мой, – отозвался брат.
А за ним высказался я:
– Я тоже хочу научиться так произносить букву «р».
– Но ты ленив до того, что не можешь запомнить даже простые слова на языке народа хань, это твой отец говорит, да, да, – дразнила меня Гису. – На Аспанака я еще как-то надеюсь. А вот ты…
– Значит, так, – нешуточно рассердился я. – Если я ровно через год смогу говорить на твоем языке, петь песенки и немножко писать, то я… я получаю право укусить тебя за задницу.
– До крови, – добавил зачем-то беспощадный братец.
И Заргису, подумав, кивнула пламенеющей головой. Сначала Аспанаку, потом мне.
А через год ей пришлось, с очень серьезным лицом, лечь лицом вниз на ковер и долго, чуть пыхтя, делать что-то с одеждой.
– Теперь можно, – проговорила она строгим голосом.
И я, малолетний идиот, страшно стесняясь, действительно укусил ее за видневшуюся между складок ткани тощую правую ягодицу – а зубы у меня тогда были почему-то острые, так что соленый вкус крови я ощутил почти сразу. И даже был страшно горд своей победой – приз был заслужен, я ведь мог уже спокойно говорить на рынке с иранскими торговцами, да и с языком народа хань дело пошло куда веселее.
А потом меня позвал отец.
Он был в некотором замешательстве, накручивая на палец косичку у уха. Матери рядом с ним не было, разговор был явно только для мужчин, и от этого становилось как-то не по себе.
– Она была тверда, как железо Великой Степи, заявляя, что проиграла спор, – негромко сказал он. – И я не могу тебя наказать – потому что, насколько я знаю сам эту девочку, и особенно ее мать, если они дали слово, то спасения нет. Да она просто заставила бы тебя исполнить эту глупость. В общем, наказать не могу. А вот сказать кое-что – да. Знаешь ли ты, мальчишка, что бывают вещи непоправимые?
И тут я вдруг начал вспоминать довольно многое, что произошло в Самарканде лишь за последние месяцы, – и как-то сразу понял, что непоправимые вещи, действительно, бывают.
– Так вот, от зубов следы остаются на всю жизнь. Ты этого не знал… Причем видно, что это были именно зубы. Теперь представь себе: лет через шесть-семь ей надо будет выходить замуж.
Я почувствовал, что бледнею, сам не понимая, почему. Заргису? Выйдет замуж? Всего через шесть лет? Это, конечно, долго, больше половины моей жизни, но… какая поразительная мысль.