– За тем углом кусты жасмина – но они сейчас не цветут, приезжай весной, – странно возбужденным голосом говорила она. – И тогда же будут белые лале… как это – ах, тюльпаны, конечно же. Стены будут увиты виноградом уже следующей осенью. И я забыла про маленькие ирисы, зеленовато-синие, цвета глубокой воды, – они тебе понравятся. Ведь, где бы ты ни был, должно же быть место на земле, куда бы ты мог прийти и отдохнуть, зная, что тут тебе рады. Что бы с тобой ни случилось, как бы ни шла твоя жизнь. А теперь скажи, не молчи – тебе здесь хорошо? Тебе хорошо?
Она почти выкрикнула эти слова – и вдруг замерла в абсолютной неподвижности среди дорожки, чуть наклонившись ко мне и раскинув в стороны кисти рук, ладонями вверх.
– А можно я просто посижу в той беседке? – прервал это странное мгновение я.
Вот когда произошла эта сцена из моих снов – впрочем, какая там сцена, просто Заргису идет на несколько шагов впереди по дорожке сада к утопающей в гвоздиках беседке, потом начинает оборачиваться ко мне, и тут-то ветер и пытается унести в сторону ее сияющие золотым огнем волосы.
А в беседке она назидательно поднимает свой длинный палец – кажется, даже на нем у нее можно увидеть веснушки, – и затем чуть наклоняет этот палец ко мне. И мы вместе, буква в букву, произносим:
– Па-и-ри-дезо.
И так же в один голос хохочем.
Я открыл глаза и вновь наткнулся на неподвижный взгляд Юкука.
– Я сюда постоянно прихожу, – кивнул мне длинный воин, увидев, что я не сплю. – Когда понадоблюсь, меня будет нетрудно найти.
Краем глаза я увидел в углу шатра, зачем он сюда приходит. Маленькая коротконогая девушка – та самая, что подняла крик, увидев утром два трупа и лужи крови между рядов больных, – как бы ввинчивалась под его накидку. Вот она уже чуть ли не исчезла, вжимаясь в пространство между рук Юкука, – и тут в проеме шатра появилась вторая больничная девушка. Оценив ситуацию, она сказала «ха», легким ударом бедра – «подвинься» – потеснила первую, начав и себе отвоевывать место под накидкой стоявшего, как статуя, длинного воина. Все трое засмеялись тихим смехом, а я только вздохнул и снова закрыл глаза.
Надо сказать, что два трупа и пропитанный кровью пол вокруг моей лежанки (не говоря о ней самой и только что выданной мне одежде) ввели целящих девушек и прибежавшего сюда Ашофте, главу этого заведения, в полное оцепенение. Но, как ни странно, никто не сказал даже слова – наоборот, ко мне начали относиться с некоторой опаской и молча выдали еще один комплект одежды – черной, цвета мервского бунта.
«Наш час пришел. Когда в деревне Сафизандж под Мервом мы зажжем на площади большой костер, всем собраться, переодевшись в черное, и поднять черные знамена», – сказал, якобы, непобедимый ныне Абу Муслим почти ровно два года назад. И народ пошел-из Герата, Нишапура, Балха и самого Мерва, и в какой-то момент идущая к костру толпа превратилась в реку, а впереди этой толпы палками гнали ослика с криками «проснись, Марван».