Еще, как выяснилось, из меня мог бы получиться отличный караван-баши на пути из Самарканда в Чанъань и обратно. Но в нынешней ситуации это тоже вряд ли могло пригодиться. Так – а кто я еще? «Ты мальчик из хорошей семьи. А сейчас ты – дапирпат».
Вот и отлично. Значит, дапирпат. Такая работа в самый раз для человека, который еле-еле приходит в себя от раны. Тихая, сидячая. Осталось договориться кое о чем с целителем.
– Уважаемый Ашофте, – сказал я ему, – давайте начнем с самого начала. Итак, ваша больница вдруг перестала получать деньги от моего торгового дома. Произошло это (тут я вспомнил разговор с несчастным гением виноделия Адижером, который рассказывал мне, сколько времени он не видел никого из Самарканда) недели три-четыре назад. Так?
– Вы, значит, продолжаете утверждать, что ваше имя – Маниах, – устало отвечал мне целитель. – Хорошо. Два трупа у вашей лежанки и никакого следа тех, кто расправился с ними, – это почти доказательство. О вашем доме, знаете ли, многое рассказывают, и вот, пожалуйста… Допустим, вы и вправду Маниах – какой-нибудь там бедный родственник великих шелкоторговцев. Да, деньги от вашей семьи перестали поступать. Именно недели три-четыре назад. Хотите выразить мне сочувствие? Я найду, да, найду деньги здесь. Мне дадут. Пойду и попрошу. Если оторвусь от хорошо известного вам стола.
И госпиталь престанет быть нашим, мысленно добавил я.
– Деньги от семьи к вам придут, – заверил его я. – Но мне надо сначала прийти в себя. Как вы видели сами, у меня тут были всякие… неприятности. Поэтому я предлагаю вам все, что имею, – то есть себя. По вечерам я могу держать за плечи или ноги ваших раненых, как делал это уже два раза. Кстати, а тот, первый человек, который лежал там, когда меня привели, – он?…
– Умер, конечно, – угрюмо сказал Ашофте. – Кто ж такое выдержит. Так, что вы там только что говорили?
– Я буду работать на вас, – продолжал я. – Буду ухаживать за теми, что лежат там. Буду учиться.
– А за это, как положено ученику, сохраните свою лежанку и ту дохлую еду, которую мы здесь для вас наскребаем, – мгновенно понял он. – Тем временем найдете родных или друзей… Хм-хм. Вы не боитесь грязи и крови, мальчишка? Потому что этого тут у вас будет достаточно.
– Если путь целителя начинается с грязи и крови, – сказал я, – то пусть так.
– Путь целителя… – тяжело выговорил он. – Да нет, грязь и кровь – это и продолжение этого пути, и конец его. А начало – это когда вы смотрите на больного и говорите ему: я хочу, чтобы ты жил. Заметьте, он все равно может умереть. Но у меня тут лежат десятки, которые жили бы, если бы кто-то просто говорил с ними по вечерам, рассказывал потом мне, как идет их выздоровление. И вот еще что важно – чтобы кровь бежала правильно, надо разминать им руки, плечи, ноги, иногда осторожно – те места, где заживают раны. Нажимать на некоторые точки на теле. У меня это делать некому. А вот вы могли бы, простые вещи хотя бы выучили. Как я дошел до такого ужаса? – вдруг спросил он меня и себя. – Вы ведь слышали о школе Бухтишу в Джунди-Шапуре. Это не так далеко отсюда, в Ахвазе… Мы там целыми днями вели споры, что подмешать в лекарство, чтобы оно быстрее дошло до больного места. А в других случаях, наоборот, надо, чтобы оно шло туда постепенно и весь день. Мы придумали смеси разных лекарств с сахаром или с розовой водой. Все вроде бы по ромею Диоскориду, но очень, очень многое добав ил и от себя. А тут-какой там Диоскорид, несут людей, которым надо отрезать остатки ноги или руки. Какое тут целительство, если это попросту мясной ряд на рынке? Да, я принимаю ваше предложение, мальчишка, но не надо мне говорить больше про дом Маниахов. Целителем вы, может, и не станете, денег, может быть, и не принесете, но предложение ваше хотя бы честно.