Рука Кости, будто сама по себе, поползла под куртку. Туда, где под ремнем покоился пистолет.
– Пропусти… – прошептал Таманский.
Аркадио издал переломанным носом странный хрюкающий звук, безмятежные коровьи глаза поскучнели, и стена в пиджаке отодвинулась, сделалась незаметной.
Таманский спустился в зал. Сел за столик, кожей чувствуя косые, жгучие взгляды.
Подскочил официант, Таманский попросил у него минералки.
– И все? – поинтересовался официант чуть презрительно.
– Все, твою мать, – по-русски подтвердил Таманский.
Официант понял.
На сцене в этот момент, радостно вскидывая стройные ноги, выплясывали красотки. Гремела музыка. Перья, юбки, ленты – все это взмывало в воздух вместе с загорелыми коленками.
Кто-то аплодировал, кто-то свистел, засунув четыре пальца в рот и надувая щеки. За соседним столиком две женщины сидели на коленях у веселого толстяка с блестящей сальной лысиной. Он хватал их за бедра и утробно хохотал. Костя видел усталые глаза женщин, их засыпанные пудрой щеки и вымученную, оплаченную радость.
Как знать, может быть, и Мариза где-то тут… В зале, а может быть, и за кулисами, в маленьких кабинках для особых случаев.
Плохо осознавая, что делает, Костя засунул руку под рубаху и сжал рукоять пистолета.
Ему принесли минералку, холодную, с обжигающими гортань пузырьками. Он выпил ее. Стакан. Потом еще один. Наконец, чувствуя, что голова уже идет кругом от всей этой разухабистой кабарешной канители, он вылил полстакана себе на голову. Встряхнулся.
– Нет. Не останусь! – твердо сказал Костя и с каким-то особенным удовольствием добавил: – Хер вам, буржуазные свиньи!
От этих слов он даже развеселился, словно заражаясь этой нездоровой радостью, окружавшей его.
– Не останусь…
Встать и уйти. Нужно было только дождаться Маризу. Только посмотреть. Чтобы поставить точку!
На сцену вынырнул морщинистый, весь в пудре, во фраке с развевающимися фалдами худенький мужичок. Таманский смутно даже припоминал его, кажется, виделись там, за кулисами. В сказочном и нереальном мире.
– А сейчас, дамы и господа! – закричал напудренный, смешно раскрывая рот. – А сейчас на сцену выйдет юная, сладкая, – морщинистый отвратительно зачавкал, словно жуя конфету, публика засмеялась, – почти что девственная мадам, то есть, простите, мадмуазель…
Таманский замер. Он уже понимал, что произойдет дальше, и чувствовал, как сжимаются скулы.
Конферансье, выдерживая паузу, пробежался взглядом по залу. Растянул накрашенные губы в улыбке. Но что-то случилось.
Вышибала у двери поднял руку.
Конферансье вздрогнул, посмотрел туда, куда указывал Аркадио.