– Цветы отличные. Ей всегда они нравились, забыл, как цветы называются.
– Хризантемы, – сказала она. – Давай пойдем прогуляемся.
Они покинули шерифское помещение через южную дверь, миновали здания экспертизы и тюрьмы. День после бури был ясным, воздух свежим, на вершине Сэдлбэк лежал снег.
Они взяли в автомате кофе. Мерси обожгла губы и удивленно смотрела, как Пол пьет, даже не морщась. Она ходила быстро, но Саморра все время вырывался вперед.
– Послушай, напарник, – произнес он, повернувшись. – Извини за то, что отсутствовал. Это моя работа, вторая по важности вещь в моей жизни, только находиться здесь я не могу.
– Пол, я понимаю.
– А я нет.
Они шли мимо больших магнолий с зелеными, словно восковыми, листьями. Саморра скомкал свой стаканчик и бросил в урну. Мерси так еще и не сделала полного глотка.
– Пол, что с ней происходит?
– Врачи ввели радиоактивные и химические микрокапсулы. Они должны убить опухоль, сохранить здоровые мозговые клетки. Но она расположена рядом с двигательным центром. Ну вот, Джанин отправилась в больницу в семь утра на эту процедуру. К семи вечера она лежала в палате, теряя... теряя... себя. Сначала перестали двигаться пальцы ног, потом ступни и лодыжки. Потом икры и колени. Затем бедра.
Саморра остановился и оглянулся. Поравнявшись с ним, Мерси увидела на его глазах слезы, и он смотрел сквозь них вдаль.
– Способность двигаться утратилась, дюйм за дюймом. Джанин только наблюдала за этим, пыталась пошевелить ногами и кричать. Я в жизни не слышал такого крика. А эти треклятые врачи пришли и заявили: «Да, эти гранулы вызывают параплегию, что-либо предпринимать уже поздно, очевидно, мы ошиблись или применили слишком большую дозу. Очень жаль, дорогая, но вы больше не сможете ходить». В чем же причина: в слишком сильном облучении или слишком сильных химикалиях? Вот что их беспокоило на самом деле. Я готов был убить одного из врачей, только не хотел, чтобы Джанин видела, как я размозжу ему висок. Боялся потерять свою работу. Эта смерть ничего бы не изменила. Ничто уже ничего не изменит, ничего поделать нельзя.
Мерси молчала.
– Знаешь, Мерси? Я желаю быть здесь. Я люблю эту работу. Она важна для меня. Меньше всего мне хочется сидеть в больничной палате, смотреть, как мою жену парализует дюйм за дюймом. Я сидел там, смотрел, и мне хотелось улететь, отрастить крылья, прыгнуть с пятого этажа нейрохирургического отделения и никогда не возвращаться. Джанин понимает это и страдает еще больше.
Они шли молча. Шагов Мерси в форменных ботинках не было слышно. Башмаки Саморры на жесткой подошве щелкали с военной резкостью.