– Фоер!
Я зажмурился изо всех сил, сжался, ожидая удара десятка свинцовых шмелей.
Затарахтели «шмайсеры», но пули свистели мимо, с глухим стуком врезаясь в каменную кладку стены. Правую щеку ожгло каменной крошкой.
Выстрелы смолкли.
Ещё не веря, что остался жив, я судорожно ощупал себя, осторожно открыл глаза.
– Ну, што, храбри русиш зольдат? – Гауптман подошёл ко мне, похлопывая по начищенному сапогу стеком. – Не ходить ещё в штаны от страх? Ха-ха-ха!
– Не дождёшься, крыса! – ответил я, горделиво выпрямляясь. По крайней мере, я так думаю, что горделиво. – Научи сначала своих ублюдков стрелять…
Веселье гаупимана как ветром сдуло. Удар стеком рассёк мою левую щеку до кости.
– Огрызайтса? Упирайтса?! – заверещал фашист, обрушивая на меня целый град ударов. – Говорийт! Паршивий швайн! Говорийт!!!
Я прикрывался руками, защищая голову. Наконец ярость эсэсовца иссякла.
– Ничьехо, ничьехо! – сказал он, поправляя китель. – Послезавт приезжать барон фон Зиммербаунт! Он ест бальшой специлист расвязываит языки. Я познакомийт вы. О! Ето бить ошень вольнительний встреч! А сейчаст ти итти камера. Форвардс!
И снова пара амбалов в черной форме куда-то волокут меня по лестницам и коридорам.
Остановка, скрежет отодвигаемого засова, скрип дверных петель.
Конвоиры бросили меня на бетонный пол, ничуть не заботясь о целостности моего организма. Бросили, как бросают какой-нибудь мусор. Да я, наверное, и был для них таким мусором.
Когда дверь закрыли, я оказался в кромешной темноте. Сил не осталось даже на то, чтобы ползти. Поэтому я заснул на том месте, где упал. Прямо на холодном бетонном полу. Несмотря на боль во всём теле и отсутствие даже намёка на хоть какую-нибудь подстилку.
На том же самом месте и проснулся.
Помещение, где я находился, оказалось довольно большим, где-то пять на шесть метров, с высоким сводчатым потолком. Массивная деревянная дверь с квадратным окошком обита металлическими полосами. На высоте метров четырёх от пола располагалось небольшое зарешеченное окно, дававшее достаточно света для того, чтобы осмотреться. Сразу видно, что я в этой гостинице не первый постоялец. Облупленная штукатурка стен испещрена надписями, на полу и стенах бурые пятна. Кровь, наверняка.
Закончив изучение своего, надо понимать, последнего пристанища, я принялся изучать состояние собственного здоровья. Всё тело болело как одна сплошная рана. Лицо опухло, каждый вздох отдавался в груди резкой болью. Но более всего досаждали раны, нанесённые клятыми псами. Правое предплечье и левая голень полыхали огнём. Как бы бешенство не подхватить…