Имея такой пример, как Сократа, как быть в отношении видений и духовных чудес эпоптов Внутреннего Храма — может ли кто-нибудь утверждать, что эти провидцы, теурги и тауматурги все были «духовными медиумами»? Ни Пифагор, ни Платон и никто из позднейших более значительных неоплатоников; ни Ямвлих, ни Лонгин, ни Прокл, ни Аполлоний Тианский не были медиумами; ибо в противном случае их совсем не допустили бы к мистериям. Как доказывает Тэйлор: «Это утверждение о божественных видениях в мистериях ясно подтверждено Плотином. И короче говоря, что магические вызывания составляли часть священнического служения в них и что в это всеобще верила вся древность задолго до времен позднейших платоников», это доказывает, что кроме естественного «медиумизма», с начала времен существовала таинственная наука, обсуждаемая многими, но известная немногим.
Полезное применение ее есть стремление к нашему единственно истинному и родному дому — к послежизни, и желание более тесного сближения с нашим духом-породителем; злоупотребление ею есть колдовство, черная магия. Между этими двумя находится природный «медиумизм», это душа, облаченная в несовершенную материю, готовый посредник как для одного, так и для другого и полностью зависящий от своего жизненного окружения, наследственности — физической так же, как и ментальной — и также от природы тех «духов», которых он привлекает в свое окружение. Благословение или проклятие, как решит судьба, если этот медиум не очистится от земного шлака.
Причина, по которой во всех веках так мало было известно о тайнах посвящения — двойная. Первая уже неоднократно была объяснена несколькими авторами и заключалась в ужасном наказании, навлекаемом каждым проговорившимся. Вторая заключалась в сверхчеловеческих трудностях и даже опасностях, с которыми отважный кандидат в старину должен был встретиться и или их победить или умереть, если, что еще хуже, он не сходил с ума. Для человека, чей ум был полностью одухотворен и поэтому подготовлен для любого страшного зрелища, — никакой реальной опасности не было. Тому, кто полностью осознал силу своего бессмертного духа и ни на мгновение не сомневался в его всемогущей защите, бояться было нечего. Но горе тому кандидату, в котором малейший физический страх — больное дитя материи — затмевал зрение и лишал веры в свою собственную неуязвимость. Тот, кто не был вполне уверен в своей моральной пригодности принять бремя этих потрясающих тайн, — был обречен.
В «Талмуде» дано повествование о четырех танаимах, которым позволили, в аллегорических выражениях, войти в