Я уже отвык от всего этого.
С тех пор, как в струях газового пламени я вознесся в небо из двора «Крестов», мне удавалось жить и ночевать исключительно там, где я сам хотел. Понятное дело, общую линию моего движения по жизни назначал не я, а тот Игрок, который где-то там, на небесах, двигает мою фишку, но уж ночлег и компанию я выбирал себе сам.
Что зона в Ижме, что «Кресты», что Бутырка эта сраная – разницы нету.
Те же уголовные рожи, опять же понятия эти дурацкие, разборки какие-то на ровном месте, вертухаи, чифир, развлечения всякие тюремные, петухи со своими петушиными бригадирами…
В общем – привет, Бутырка, в жопе дырка.
Я – Знахарь.
Вор в законе, авторитет, знаменитый победитель федералов, ментов и прочих нехороших людей, гроза исламистов, миллионер – в общем, личность во всех отношениях выдающаяся.
Поэтому поместили меня в относительно чистую камеру, в которой народу было даже меньше, чем положено по закону. Камера на восьмерых, а две шконки пустые. Одна – для меня, а вторая? Выходит – еще дорогого гостя ждут. И окно в этой камере без намордника. Правда, ничего особенного в это окно не видно, все те же стены тюремные, грязные и безрадостные, как сточная канава, зато над ними – небо. Настоящее небо. И неизвестно еще, между прочим, хорошо или плохо зэку на небо смотреть. Оно ведь как – сидишь ты в камнях, ничего, кроме них, не видишь, и ладно. Вроде как весь мир так устроен. А видишь небо, и сразу понимаешь, что есть просторы немереные, по которым ветер гуляет, и накрывает это небо всякие поля, луга, горы, реки и прочие просторы, где свободно дышит человек.
А ты – здесь.
Сидишь за решеткой железной да за стеной каменной, и ходят по коридору вертухаи, которые по сути дела те же заключенные, потому что, кроме тюрьмы, они ничего не знают и знать не хотят. И все их интересы и переживания здесь, в тюрьме. И жены их – тупые домашние животные, потому что ни одна нормальная женщина не станет жить с такой тварью, как тюремный надзиратель. И дети у них…
Эх, да что там! Пусть себе. Они сами себе эту жизнь выбрали, как и те, кто сидит по камерам. Правда, в камерах сидят и такие, которых сажать не стоило бы, хватило бы высечь как следует, чтобы неповадно было, а таких, кто вообще не при делах, – больше, чем можно себе представить.
Вертухаи сами сюда пришли.
Ну вот кем, спрашивается, нужно быть, чтобы добровольно прийти в это гнусное место и сказать, я хочу охранять преступников. Я бы еще понял маньяка, у которого бандиты всю семью порешили, и он пошел работать в тюрьму, чтобы на урках уголовных за это поплясать вволю. И я бы понял ту тварь, которая, зная, что в тюрьме многие вещи делаются в обход установленных порядков и за определенную плату, идет работать в тюрьму именно в погоне за очень грязными и очень рискованными рублями и долларами.