– Помолчите, – строго сказал я, – и за сколько вы, Подкладюк, продали его зэкам?
– Ну… За двести.
– Что?! – возмутился Мошонкин, – за двести? А четыреста двадцать не хочешь? Я все точно узнал! Так что не надо ля-ля!
– Так за двести или за четыреста двадцать? – спросил я, уставив на Подкладюка проницательный взгляд.
Он заерзал, отводя глаза, потом кашлянул и сказал:
– Ну… За триста. Триста сразу и сто двадцать потом.
– Та-а-ак…
Я задумчиво помял подбородок и, откинувшись на спинку койки, оглядел присутствующих.
– Значит, если купить вещь за сто шестьдесят пять, а продать за четыреста двадцать…
За спиной раздался голос одного из зэков – Гуталина:
– Сто пятьдесят пять процентов чистой прибыли!
Я удивленно оглянулся и увидел, что Гуталин, прозванный так за цыганскую чернявость, с довольной ухмылкой смотрит на меня.
– А ты не удивляйся, Знахарь! – сказал он, – у меня с детства способность к моментальному счету. Папашка, царство ему небесное, все говорил, давай, Толик, учись, вырастешь, артистом станешь, денег будет куча… Ну, я вырос, только артистом совсем другим стал. Денег, конечно, бывает куча, только они почему-то очень быстро кончаются, а в антрактах между выступлениями я на нарах кантуюсь.
Зэки заржали, вертухаи тоже хихикнули, а я, сдержанно улыбнувшись шутке товарища по камере, повернулся к Подкладюку и сказал:
– Сто пятьдесят пять процентов чистой прибыли – это, знаете ли, не шутка. В странах развитого капитализма люди за восемь процентов начинают друг друга пачками убивать и президентов отстреливать, а тут… Сто пятьдесят пять! Это уже даже и не сверхприбыль, а какая-то фантастика. Ну да ладно. И что же дальше?
– А дальше Мошонкин говорит, ты, мол, денег нажил, значит, должен поделиться.
– А вы что?
– А я, естественно, говорю ему – с какой стати? Я у тебя вещь купил, значит, она моя. За сколько хочу, за столько продаю. Что – не так?
– Конечно, не так, – возмутился Мошонкин, – ты мою вещь продал, а со мной до сих пор так еще и не рассчитался. Это что – нормально?
– Ах, во-от оно как… – протянул я, – в деле открылись новые, не известные до этого момента нюансы. Интересно…
Мазурикам, комфортабельно расположившимся на койках, тоже стало интересно, и Пастух, открыв баночку «Хольстена», на которую все трое вертухаев тут же зыркнули, как таможенник на контейнер с героином, сказал:
– Действительно интересно! Это, значит, кидняк получается…
Я посмотрел на него, и Пастух, понимающе кивнув, замолчал.
А я, укоризненно взглянув на Подкладюка, заметил:
– А ведь товарищ зэк прав – это кидняк. Вам, как представителям Закона, такая терминология не по душе, поэтому я скажу на языке нормальных честных людей.