Теперь семеро путников шли в основном мимо крепких, добротных, но изб – терема, как на Словенском конце, им почти не встречались. Люди, что попадались им на пути, тоже мало походили на торговых, да и не было уже такого обилия горожан на улице. Зато отовсюду слышался, то басовитый, то звонкий перестук кузнечных молотов.
– Это и есть Молотково? – усмехнулся Константин.
– Али сам не слышишь, – хмыкнул Малой. – Известно, какой звон у кузнецов.
– А почему тогда эта часть Плотницким концом называется? – удивился самый молодой.
– Да потому что раньше здесь в основном плотники селились, а уж потом и прочие ремесленники к ним пристроились, – пояснил князь, продолжая жадно всматриваться в приближающиеся с каждым шагом купола церкви женского монастыря.
– Михал Юрьич, – тихонько шепнул на ухо худенькому юноше кряжистый здоровяк. – Ты бы того. Не приставал бы к князю. Нешто не видишь, как у него душа мается? Не до концов ему новгородских. Опосля у Малого допытаешься, когда время будет.
Михал Юрьич, называть которого фамильярным именем Миня имели негласное право только сам князь и верховный воевода Вячеслав, в ответ только недовольно вздохнул, но промолчал. Правота здоровяка была очевидна. Всего пять лет назад тот трудился под началом самого Михал Юрьича в ожских оружейных мастерских, и звали его тогда Юрко, да еще по старому пронскому прозвищу Золото. Ныне же он дорос до тысяцкого, воеводы Ряжского полка, покрытого легендарной славой, к которому все, включая и самого князя, обращались не иначе как Юрий Алексеевич. Говорил воевода редко, но метко, а потому стоило прислушаться и… замолчать.
Чем дальше, тем больше Миньку одолевало разочарование. Нет, не так он представлял себе предстоящую картину вызволения любимой женщины Кости из монастырского плена. Все, решительно все должно было выглядеть совершенно иначе.
Отчаянные лихие всадники, причем непременно на белых конях, на полном скаку перемахивают ограду монастыря, где томится в глухих стенах юная, насильно постриженная монашка. Ну, пускай не насильно, а по злой воле судьбы, да и не совсем юная – лет двадцать пять ей, если не все тридцать, но это не важно. Главное, что она все равно томится, изнывает и даже того… чахнет.
Разумеется, придется стойко отбиваться от здоровенных мужиков-монахов с увесистыми дубинами в руках. А пока они ведут отчаянное сражение, с трудом сдерживая натиск численно превосходящего их вдесятеро противника, Костя хватает свою любимую на руки, несет к коню, неясно усаживает ее в седло, и они…
Вот так или примерно так должно быть. Минька сам пару раз видел такие сцены… по телевизору. А тут… Во-первых, не было коней. Ну ладно с белыми, так ведь их вообще не было – ни черных, ни рыжих, ни серо-буро-малиновых в крапинку. И вот они уже час брели пешком под аккомпанемент нудного осеннего дождя, зарядившего еще со вчерашнего вечера и до сих пор не прекращающегося ни на минуту. То есть погода тоже была явно не располагающая к героическим деяниям.