– Боже мой… – пробормотала Ольга, снимая рукавички и доставая из кармана пальто платок. Хотелось плакать, но не плакать же в подворотне! Она прижала платок к глазам так, что стало больно. Это был старый проверенный способ: слезы ушли, как пришли, скрылись в той глубине, откуда совсем уж было нахлынули. – Боже мой… Это же надо… Это же надо такого наговорить… Это же надо так ничего, ничего не понимать! Петр, главное… Кошмар, честное слово.
Ну ладно. Во всем этом кошмаре есть одно хорошее: Николай убежал, а значит, она может теперь пойти домой. И Ольга, сунув платок в карман, уже повернулась, чтобы пройти дальше в подворотню, как вдруг сзади что-то шевельнулось, а потом ледяной голос проговорил:
– Постойте. Вы забыли свой портфель.
* * *
Ольга отпрянула, подковки ее замечательных ботиночек скользнули, она чуть не упала. Конечно, упала бы, если бы из темноты стремительно не выдвинулась рука и не подхватила ее. Рука не просто вцепилась ей в локоть, но подтащила Ольгу поближе, так что худое, недоброе, со впалыми щеками и прищуренными черными глазами лицо придвинулось к ней, и твердые губы шевельнулись, повторяя:
– Вы забыли свой портфель.
Когда он сказал фразу в первый раз, голос его был безжизненно-холодным. А сейчас в нем звучало откровенное презрение.
Он держал Ольгу правой рукой, а портфель был в левой.
– Ой, – с растерянной улыбкой, словно деревенщина из какого-нибудь дурацкого фильма, вроде «Веселых ребят», сказала Ольга, – ой, это вы… товарищ Поляков…
И подумала, что не знает, как его зовут. Фамилию знает, а имя нет.
А зачем, интересно, ей знать имя этого страшного и чужого человека?!
Порыв ветра, который только что теребил ветви сирени, и яблонь, и вишен, и берез, и рябин и никак не мог успокоиться после своей волнующей игры, пролетал по бывшей Варварской улице и шаловливо заглянул в подворотню.
– Возьмите портфель, – сказал Поляков, однако Ольга не шевельнула рукой, чтобы его взять, а Поляков не шевельнул рукой, чтобы его подать. – Берите, ну!
Ольга спохватилась, начала шарить где-то внизу, наткнулась на грубый край рукава его шинели, потом на его худое запястье. Запястье было охвачено ремнем часов, а Ольга почему-то решила, будто нащупала ручку портфеля, и вцепилась в запястье, и потянула.
– Оставьте мои часы в покое, – сердито сказал Поляков.
Ольга отдернула руку, словно обожглась, даже вскрикнула.
Портфель так и остался у Полякова, но теперь ей было страшно его забирать. И вообще она немедленно забыла про свой несчастный старый портфель, в котором лежал ее халат, который она несла тете Любе для стирки. (Ольга теперь таскала халаты домой после каждого дежурства, потому что в госпитальной прачечной стирали отвратительно, а тетя Люба умудрялась даже подкрахмаливать их. Однажды Валька Евсеева сказала словно бы в никуда: «Какие неряхи наши санитарки!» С тех пор Ольга и носила халаты стирать тете Любе.) И еще в портфеле лежали, завернутые в чистое домашнее полотенце, полбуханки хлеба и банка тушенки – из госпитального пайка.